Теперь Амброз Мейрик наблюдал за достижениями несчастного Фиппса с беспокойством и жалостью. Бедное маленькое существо с помощью тщательной обработки учителями и соучениками было доведено до такой степени нервного расстройства, что хватило бы одного резкого хлопка по его спине или руке, чтобы вызвать необузданный водопад слез из его глаз. И всякий раз, когда кто-то задавал ему самый простой вопрос, он подозревал коварную ловушку, а потому лгал, вилял и неумело хитрил. Хотя его втаптывали каблуками в грязь раза три в неделю, чтобы он смог овладеть полезными навыками плавания, Фиппс, казалось, лишь становился все грязнее и грязнее. Его школьные книги были порваны на клочки, тетрадки с упражнениями использовались в качестве дротиков; у него была заготовлена ложь для оправдания потери книг и отговорки, чтобы не делать упражнения, и он лгал и плакал все больше и больше.
Мейрик никогда не опускался так низко. Он был сильным мальчиком, а Фиппс всегда оставался маленьким слабым животным; но после взбучки, по дороге из кабинета в классную комнату Мейрик почувствовал, что находится у самого края пропасти и от падения его отделяет всего лишь шаг. Но нет, решил он, никогда, никогда он не ступит на этот путь, и потому с равнодушным видом, причем вовсе не напускным, Мейрик прошел через обитые сукном двери в комнату, где другие мальчики готовили уроки.
Мистер Хорбери был неограничен в средствах и не беспокоился о проблемах и обязанностях большого дома. Однако в Старой усадьбе была запасная комната, и, помимо своего племянника, он взял к себе еще трех мальчиков. Эти трое с предвкушающими ухмылками ждали, когда во время беседы со «старым Хорбери» Мейрик покажет свой нрав, – в том, что нечто подобное произойдет, они не сомневались. Но Амброз вошел со словами: «Привет, ребята!» – и сел на свое место, как будто ничего не случилось. Это было невыносимо.
– Я уверен, Мейрик, – начал Пелли, пухленький мальчик с красным лицом, – что ты рыдал! Напишешь об этом домой? А, я забыл. Это ведь твой дом, не так ли? Сколько ударов? Я что-то не слышал, чтобы ты выл.
Амброз не произнес ни слова. Он достал свои книги, как если бы никто ничего не говорил.
– Ты можешь ответить? – вступил другой мальчик. – Сколько ударов, а, маленький трус?
– Иди к черту!
На мгновение все трое ошеломленно переглянулись; они подумали, что Мейрик, должно быть, сошел с ума. Но вскоре один из них, наблюдательный Бейтс, начал тихо посмеиваться, видя, как заводится Пелли, к которому он никогда не питал симпатии. Толстый от природы Пелли становился все толще и толще; глаза его расширились от ярости.
– Я тебе устрою, – выпалил он и направился к Амброзу, спокойно листавшему латинский словарь.
Амброз не ожидал нападения, но быстро вскочил и встретил Пелли на полпути ожесточенным ударом, направленным прямо в нос. Пелли отлетел в сторону, рухнул на пол и мгновение лежал оглушенный. Потом он медленно поднялся и, шатаясь на неустойчивых ногах, с трогательно смущенным видом посмотрел вокруг себя. Он стоял посреди комнаты, не понимая, что бы это значило и правда ли, что Мейрика больше не удастся подловить на ехидную шутку или какой-нибудь подвох. Похоже, тот, кто всегда был трусом, претерпел ужасное и совершенно невероятное превращение. Пелли дико смотрел по сторонам, пытаясь остановить льющуюся из носа кровь.
– Запрещенный прием! – отважился Роусон, тощий парень, любивший заламывать руки мальчикам помоложе до тех пор, пока те не начинали молить о пощаде. Суть произошедшего не доходила до него; он смотрел с недоверием, как материалист, отвергающий чудо даже тогда, когда видит его собственными глазами. – Запрещенный прием, Мейрик!
Но Амброз спокойно вернулся на свое место и снова принялся листать словарь. Это был толстый, тяжелый том в твердом переплете, и именно ребром переплета Амброз нанес несчастному Роусону огромной силы удар в лицо. Роусон закрыл лицо руками и заплакал тихо и уныло, раскачиваясь взад-вперед на месте и едва воспринимая беглый поток проклятий, коими осыпал его недавний тихоня Мейрик, проверявший таким образом, достаточно ли хорош был удар.
Амброз поднял словарь и обрушил на изумленных зрителей целый ряд замечаний, которые сделали бы честь старомодному режиссеру на генеральной репетиции спектакля.
– Ты только послушай его! – слабо, почти благоговейно, произнес Пелли. – Ты только послушай его!
Но бедный Роусон, раскачиваясь взад-вперед, тихо рыдал и, зажав голову руками, не говорил ни слова.