Холм псов

Даже не знал, что в Зыборке живет столько молодежи. Коридор гудит, смердит, стены покрывает слой пота, дешевого пива. Абсолютно угашенный тип в спортивках и с прической типа «месть Хонекера» в какой-то момент спотыкается и падает лицом прямо на бетон; в последний момент Гжесь хватает его за спортивку и отталкивает к стене.

– Кафель! Чокнутый! Туди! – кричит он в пространство, задирая голову; три стоящие под стеной, плечом к плечу, слегка полноватые девицы смотрят на него с явным испугом.

– Кафель! Я тут! – повторяет он и бежит по лестнице, а я бегу следом, протискиваясь сквозь толпу, щербатый парень на площадке между этажами, окруженный группкой своих приятелей, не замечает Гжеся, который быстр, словно спринтер, но замечает меня, пытающегося его догнать. Глаза у парня выглядят словно пара пустых страниц, когда он говорит:

– Десять злотых за вход.

В зале сперва слышна музыка, громкий и хрипящий ритм родом из радио для водителей, какая-то девушка поет на ломаном английском о том, что сегодня вечером она хочет быть только для своего парня. Стробоскопы выхватывают из темноты прижатых друг к другу, словно в огромном лифте, людей, коротко стриженных парней в рубахах и с гелем на челках, парней, которые несмело прижимают к себе девушек в ажурных блузках.

Гжесь протискивается к оккупированному стадом огров бару, наклоняется к барменше, черноволосой красивой девушке, которая снова кажется мне знакомой.

– Чокнутый на месте? – перекрикивает музыку Гжесь, опирается на стойку, барабанит по ней ладонями.

Девушка качает головой.

– Когда будет? – спрашивает он.

Девушка снова качает головой, показывает на стену алкоголя, спрашивает, что ему подать.

Гжесь скалится, я вижу, как за его спиной девушка глядит на меня, глядит мне прямо в глаза. Гжесь придвигает лицо к моему уху. Археология последних месяцев его пьянок остается у меня на щеке, словно осадок.

– Дай мне налик, так, чтобы никто не видел, – говорит он, а я киваю и выполняю его просьбу. Вытягиваю пресс бабла, он весит как краюха хлеба, он скользкий, чуть грязный. Это все деньги, которые организовал мне мой агент. Скорее всего – последние. Гжесь прячет их в карман.

– Все будет хорошо, – говорит и хлопает меня по плечу.

И я вижу, как пара чуваков, что стоят около бара, начинают на него поглядывать. Словно не понимая, что делать. Только теперь я замечаю, что у девушки за баром есть коллега, второй бармен, высокий и страшно худой парень с лицом двенадцатилетнего мальчишки, она шепчет ему что-то на ухо. Я стою задом к танцполу, придвигаюсь поближе к бару, к Гжесю.

– Все и правда будет хорошо, – повторяет брат.

И тогда в помещение входит сияющий мужчина.

Сперва я вижу его серебряный блеск, и лишь потом – подробности его фигуры, такие отчетливые, словно кто-то его на все это наклеил.

Девушка снова на меня смотрит. Использует любую возможность, чтобы посмотреть на меня.

У мужчины седые волосы, идеально зачесанные назад. Темные очки, двубортный пиджак, живьем вынутый из восьмидесятых. Каменное, неподвижное лицо, без малейших признаков жизни. Он стоит в дверях, кто-то пытается протиснуться мимо, но мужчина – неподвижен, его не интересуют те, что позади него, он генерирует антигравитационное поле. Я вижу, что около его пиджака что-то висит, что-то сверкающее.

Гжесь тоже разворачивается в его сторону, и на короткий момент его лицо резко меняется, на миг он распахивает рот и глаза, выглядит словно маленький ребенок, который увидел Сикстинскую капеллу.

И хочет что-то сказать, но мужчина исчезает так же, как и появился, растворяется среди людей, уходит от мира с ловкостью призрака, и в тот же миг в толпе появляется еще один лысый парень в куртке-пилоте и в варенках, с маленькой круглой серьгой в правом ухе, хватает Гжеся за куртку, притягивает к себе и говорит громко:

– Как ты, сука, сюда вошел?

И прежде чем Гжесь успевает что-либо сказать, парень хватает его за куртку и тянет в толпу, меж людей, которые вмиг закрывают их плотной стеной, я пытаюсь их высмотреть, но вдруг кто-то кладет мне руку на плечо и кричит:

– Миколай?!

Я поворачиваюсь и сперва вижу только огни и человеческие контуры, и абрис лица, а через пару секунд – всего человека, но лишь через миг-другой мне удается его узнать.

– Вот же, сука, морда, я и не думал тебя тут увидеть, – говорит он.

Он изменился, жутко постарел, выглядит еще старше, чем на Фейсбуке, вроде бы и прическа та же, и та же высушенная, худая фигура, но что-то избороздило его лицо, покрыло сеткой морщин, картой переживаний и проблем. Выглядит он старше, чем выглядел его отец десять лет тому назад.

Я хочу ему сказать, что мы сейчас поговорим, хочу пойти за Гжесем, протиснуться сквозь толпу людей и найти брата, но Быль кладет мне руку на плечо и ведет к бару.

– Что так смотришь? Я живой, – говорит он, показывая свои ладони на свет, словно в доказательство, что он не призрак.