Холочье. Чернобыльская сага

Работа на заводе мне нравилась. Нравился коллективный труд, когда один старается обогнать другого. Нравились вечера после работы, когда молодежь танцевала «подгорную», вальс или польку, а потом все расходились парами. Но я только провожал их глазами. Моя прежняя жизнь, домашняя обстановка, а особенно проводы в Минск уничтожили все мои чувства. Меня увлекала работа, но не привлекало никакое общество после работы, никакая девица, красивая или некрасивая. Я входил в самого себя и не чувствовал, чтобы во мне было что-либо, привлекательное для женщин. Все это от меня улетело, и я сомневался, вернется ли та страстность, которая еще недавно была так сильно присуща мне.

Я был обижен на отца и брата, поэтому посылал письма и деньги только матери и сестрам.

В октябре мне пришел вызов из военкомата, куда я должен был явиться по месту постоянного жительства. Директор завода, желая мне добра, хотел, чтобы меня забраковали. В таком случае я вернулся бы под его крыло. Я рассчитался на заводе и поехал домой.

Снова дома.

С торфозавода я привез приличную сумму – восемьдесят семь рублей. Я отдал матери тридцать рублей при отце, сказав при этом, что деньги должны храниться у женщин. Мать тут же передала их отцу, чтобы он отдал их землемеру. В то время проводилось землеустройство, нашей семье было наделено на десять душ шестнадцать гектаров.

Я привез не только деньги, но и мертвых вшей, которые остались в швах моего белья. Дело в том, что, как я считал, от переживаний, они изводили меня на заводе. Я еле избавился от них с помощью врачей. Увидев мертвых вшей, мать сказала: «Кто-то близкий скоро умрет». Так и случилось. В первых числах февраля она умерла от воспаления легких на сорок шестом году жизни, оставив четверых взрослых и пятерых маленьких детей.

Приемная комиссия.

Мать напомнила о своей любви и тем, что представитель сельского совета, который присутствовал на приемной комиссии, заявил по ее просьбе, что я давно страдаю эпилепсией и не гожусь к воинской службе. Целый месяц я потратил на то, чтобы в госпитале города Смоленска опровергнуть это. В армию забирали по жеребьевке. Можно было проходить службу либо по три месяца в году в течение нескольких лет, либо два года в регулярных частях. Мне выпала регулярная служба, и с 4 ноября я был преобразован в военного, чем особенно не гордился, но и не унывал.

Действительная служба.

Мне по службе просто везло. С первого дня меня назначили старшиной хозяйственной команды при штабе Шестнадцатого корпуса, который находился в городе Могилеве. Обязанностей у меня было много, время на службе и вообще время проходило быстро. Я переписывался только с Христиной Иваровской, домой писал редко. А 15 февраля получил письмо от брата. Он писал: «Дорогой Леонид, нас постигло ужасное несчастье, мы похоронили нашу маму. Будучи больной, в бреду, она все время вспоминала тебя». У меня потемнело в глазах.

Зима того года была снежной. Попасть домой, чтобы навестить семью в этот тяжелый час, я не мог, так как добраться от станции до нашей деревни было невозможно. Я отложил свое ходатайство об отпуске до теплого сухого времени. В апреле мне был предоставлен отпуск. Домой я добирался сутки. Целый день я провел у могилы матери, оплакивая ее, и поклялся, что жить в этой местности никогда не буду, а уеду как можно дальше на долгие годы, а может быть, и навсегда.

Христина Павловна.

Когда я вернулся в часть, тоска не отпускала меня. Однажды я узнал, что наш командир обещает помощь каждому, к кому приедет жена. Я написал письмо Христине Павловне. Оно было скупо в излиянии чувств, но все-таки носило характер любовного. Я предложил ей приехать. Прошло десять дней. Я уже был доволен, что Христины все нет, и считал, что она поступила благоразумно, не ответив мне. Семью надо создавать, не повинуясь случайному порыву. Но на следующий день около нашей казармы остановилась телега, с которой слезли Христина и ее отец. Делать было нечего – когда меня направили для дальнейшего прохождения службы в город Быхов, Христина Павловна поехала со мной.

12 мая 1927 года у нас с Христиной Павловной родилась дочь Антонина. К этому времени я уже был членом партии и собирался после демобилизации ехать на Дальний Восток. Я убеждал Христину перезимовать с ребенком у родителей, а весной приехать ко мне, но она вспылила и написала заявление в суд. Суд состоялся через два дня. Мне присуждено было платить жене пять рублей в месяц. С тем я и уехал.

Всю дорогу я был как в бреду. То мне казалось, что она погибает с ребенком одна, то я жалел ее, то осуждал ее жестокость и непонимание. В таком состоянии я доехал до Москвы.