Холодная комната

Кирилл недовольно наморщил нос и пошёл. Втащенная в комнату гостья продолжила голосить, размазавшись по дивану. Маринка, стоя над ней, ругала её за слабохарактерность.

Матвей с Юлькой сели пить чай. У обоих было очень унылое настроение.

– Что вы там так орали? – спросила Юлька, ногой закрывая дверь.

– Орали? Когда?

– Да вот только что! Перед тем, как эта овца влетела.

– Да так, – рассеянно произнёс Матвей, и, взяв сигареты, оставленные майором Бровкиным, закурил. Юлька наблюдала за ним. Он внушал ей странное чувство – жалость не жалость, презрение не презрение. Что-то среднее между ними. Что-то похожее на сочувственный интерес.

– Тебе сколько лет, Матвей?

– Двадцать три.

Юлька усмехнулась.

– Двадцать три года! С ума сойти!

– Да просто кошмар! Пора писать завещание.

– У тебя есть что-то дороже клочка бумаги для завещания?

– Да. Мне мой друг отдал старый шкаф из дерева. Не из ДСП, а из дерева! Классный шкаф. Такие шкафы давно уж не продают.

Рыдания в комнате не стихали. Был слышен также голос Маринки. Она бранилась и ударяла по столу кулаком. Вернулся Кирилл, говоривший с кем-то по телефону – начальственно, раздражённо. Дойдя до кухни и открыв дверь, он кончил разговор так:

– Хорошо, я понял. Дождись меня.

И, отключив связь, обратился к Юльке:

– Юлька, я убегаю. Вечером позвоню тебе.

– А ты этого ханурика успокоил?

– Да.

– Хорошо, иди. Буду ждать звонка.

Кирилл так спешил, что даже пальто одевать не стал – вышел с ним в руках. Дверь закрыла Юлька. Потом она подошла к окну и понаблюдала, как майор Бровкин садится в «Опель» и уезжает. Птиц уж слетелось десятка два. Они щебетали, требуя ещё хлеба. Но хлеб закончился. Градусник, прибитый к оконной раме, показывал минус три. Стуча по стеклу ногтями, Юлька растерянно провожала взглядом людей, идущих по тротуару. Они спешили. Все. За годы скитаний Юлька привыкла с некоторым сарказмом смотреть на тех, кому ещё было куда спешить. Однако, сейчас она их не видела. Как голодная кошка, ночь просидевшая у мышиной норки, и, наконец, дождавшаяся её хозяйки, она гналась за какой-то мыслью, шнырявшей по закоулкам сознания. «Рыженькая, хорошенькая! Ей холодно! Идиот! Куска колбасы ему жалко, что ли?»

– Совсем упился! – выла блондинка, перебивая Маринку, которая говорила, что их обоих надо сдать в дурку, – к собаке приревновал! К собаке! К девочке! Это что такое? Придурок конченый! Завтра он меня к тараканам будет ревновать, что ли?

– Оба вы хороши, – твердила Маринка, – вот объясни, зачем ты с ним пьёшь?

Юлька ураганом влетела в комнату.

– Где собака?

Бело-розово-синий источник рёва, катавшийся по дивану, смолк, перестал кататься и очумело уставился на неё. Маринка вздохнула.

– Это не та собака!

– Где она, спрашиваю?

– Я возле подъезда её увидела, из окна, – пискнула Тамарка, – она дрожала вся, бедная! Я взяла кусок колбасы, побежала вниз! Он меня догнал…

– Какого она размера?

– Собака?

– Нет, твоя жопа!

– Чуть-чуть поменьше овчарки…или побольше… ну, как овчарка!

– Уши большие?

– Нет! Маленькие совсем! Он меня догнал, ударил по голове…

Юлька дальше слушать не стала. Вернувшись в кухню, она схватила за горлышко закатившуюся под стол пустую бутылку и шандарахнула ею о подоконник. Стекло разбрызгалось по всей кухне. До белых пальцев стиснув оскалившееся зубцами горлышко, Юлька поглядела в окно. Затем – на Матвея. Тот стоял бледный.

– Что ты стоишь, как мудак? Бежим!

И кинулась к двери. Матвей, взяв со стола нож, побежал туда же.

– Закрой за нами! – крикнула Юлька в комнату, – и не открывай никому, ни под каким видом!

– Он идиот! Дурак! – опять заработал источник рёва, – я не хочу…

Оставшаяся часть фразы плотно увязла в дверной обивке. Маринка сразу защёлкнула два замка. Юлька и Матвей устремились вниз по ступенькам, она – в халате и тапочках, он – в ботинках, штанах и свитере, но без куртки. Из четвёртой квартиры выглядывало испуганное и злое лицо с недельной щетиной. Плюнув в него с присущей ей меткостью и плечом толкнув подъездную дверь, Юлька первой выскочила на улицу.

Минус три неласково ущипнули её за голые ноги. Халат был, к счастью, махровый, но под него задувало снизу и спереди. Воробьи и синицы, выклянчившие у Юльки весь хлеб, увидев её внизу, изумлённо смолкли. Неравнодушно восприняли её выход, точнее – вылет на улицу и прохожие. Покосившись на то, что было в её руке, прибавили шагу.

– Сбегай к проспекту, – сказала она Матвею, окинув взглядом дворы, – я к станции побегу!

– Там полно ментов с похмелюги, – предостерёг Матвей, пряча нож за пазуху, – ведь вчера у них праздник был!