Холодная комната

Возле стола прошмыгнула крыса. Панночка, взвизгнув, задрала ноги, хоть никогда не боялась крыс. Ребекка, неуловимым движением схватив шпагу, взмахнула ею. Однако, крыса бежала чересчур быстро, и клинок шпаги расщепил надвое половицу. От взмаха пламя лампады перед иконой заколебалось. Иисус взглянул страшно.

– И где ты видела чёрта? – спросила панночка, опуская ноги.

– На кладбище. Прошлой ночью, когда ты уже спала, я пошла туда поглядеть на вырытую могилу. Перед ней стоял чёрт.

– С рогами?

– Нет, без рогов. Но это был он. Я его узнала. Его нельзя не узнать.

Тут Ребекка смолкла, прислушиваясь. Её красивые пальцы, сжимавшие эфес шпаги, были белы, как мел. Навострила уши и Лиза, но ничего не услышала сквозь вой ветра.

– Ну, и что было дальше?

– Я попыталась к нему приблизиться. Он взглянул на меня, и мои колени вдруг подогнулись. Я упала на землю и ударилась так, что лишилась чувств. Очнулась уже при свете зари, от холода. Около могилы никого не было.

– А зачем тебе вдруг понадобилось смотреть на эту могилу?

– А я люблю глядеть на вырытые могилы ночью. И вряд ли это только из-за того, что я – просто дура. Ведь получается, и чёрт любит смотреть на них! У Шекспира в «Гамлете» есть строка про тайну, всплывающую со дна могилы. Едва ли те, кто выкапывал ту могилу, предполагали, что из неё когда-нибудь всплывёт тайна. Стало быть, тайна может всплыть из любой могилы. Разве неинтересно смотреть туда, откуда может всплыть тайна?

– Дура ты, дура, – вздохнула Лиза и повела плечом. Выпили ещё. Поев холодца, Ребекка зевнула и положила голые ноги на бёдра панночки. Та, начав их гладить, спросила:

– А почему вас, жидов, не любят?

– Да будет кровь Его на нас и на детях наших, – произнесла Ребекка зловещим голосом.

– Это что?

– Евангелие.

– Ага, – промолвила панночка и задумалась. У Ребекки возникло твёрдое ощущение, что раздумье это – не над её ответом. И она не ошиблась.

– А разве в Библии не написано, что нельзя делать то, чем мы с тобой занимаемся иногда?

– Нет, там не написано, что нельзя это делать. Апостол Павел как-то издалека, с какими-то оговорками намекает, что это, дескать, не очень-то ему нравится. Вот и всё.

– А почему это ему не нравилось? Какой вред от этого?

– Так обидно ведь мужикам.

– А женщинам не обидно ложиться с теми, кто им противен?

– А кто мешает искать хорошеньких?

– Кто мешает? – вскричала панночка, – кто мешает? Совсем ты, что ли, сдурела? Мы себе разве женихов ищем?

– Да, – хмыкнула Ребекка, с досадой вынув изо рта трубку, – на это уж сказать нечего.

– Вот и дура ты! – с торжеством воскликнула панночка. Хотела что-то ещё прибавить, но тут раздался стук в дверь. Панночка вскочила. Рука Ребекки опять легла на эфес.

– Кого чёрт принёс? – заорала панночка.

– Это я, Микитка, – сказали из-за двери.

– Ты один?

– Один.

– Чего тебе надо?

– Я поросёнка принёс с поминок!

– Это другое дело, – произнесла Ребекка, не убирая, однако, руку со шпаги, – впусти его, госпожа!

Панночка сняла стальную щеколду. Микитка робко вошёл. Он, точно, нёс блюдо с весьма большим поросёнком, покрытым нежной розовой кожицей. За псарём, как обычно, шли две борзые.

– Поставь на стол, – приказала панночка, отпихнув ногою одну из них, полезшую к ней, – да попробуй только хоть что-нибудь уронить!

Микитка смущённо двинулся, как по струнке, прямо к столу. Он уже давно не хромал.

– Ну что, разве плох? – спросила Ребекка.

– Слишком уж тощий, – сказала Лиза. Поставив блюдо на стол, Микитка взглянул на них с удивлением.

– Он не тощий!

– Мы про тебя, дурак, – объяснила панночка. У Микитки дрогнули губы. Он опустил глаза и начал краснеть. Панночка спросила:

– Ну, что там, пьют холопы мои?

– Да, пьют.

– Ну, иди скажи им: если у них опять потянутся руки к вилам, пусть их берут и приходят. Нам одного поросёнка мало!

Микитка вышел. Борзые, с тоскою глянув на поросёнка и с неприязнью – на панночку, вышли следом. Заперев дверь, панночка вернулась за стол и взялась с Ребеккой за поросёнка. Он был напичкан хреном и очень сочен.

– Хорош, – хвалила его Ребекка с набитым ртом, – ой, хорош!

Сожрав поросёнка, ещё раз выпили.

– А Грицко тебе не сказал, куда он уходит? – спросила панночка, ставя ковш.

– Я тебе сто раз говорила: нет!

– Для тебя соврать – что моргнуть! Про чёрта ведь наврала!

– Нет, правду сказала.

– Конечно, правду! А то я дура, не вижу, что ты решила уйти и ищешь предлога!

Ребекка плюнула на пол.

– Если бы я хотела уйти, ушла бы и без предлогов! Но я уйти не могу, так как мой отец должен твоему восемьсот червонцев. Ты это знаешь.

– Ребекка, милая! Если тебя держит возле меня лишь долг твоего отца и ничего больше – можешь идти. Я отцу скажу, что ты отработала эти деньги.

– Спасибо, панночка. Только я хочу ещё побыть здесь.

– Зачем тебе это? Ведь ты свободна в выборе мужа. Ищи его хоть в Москве, хоть в Киеве, хоть в Париже, хоть в Петербурге! Неужто здесь быстрее найдёшь?

– Так уже нашла.

Лиза улыбнулась, решив, что скрипачка шутит.

– И кто же он, интересно? Дорош?

– Нет. Чёрт.

– Совсем упилась?