Холодная комната

– То был не чёрт, – объявил Дорош, зачем-то всем подмигнув с ухмылкою. Явтух даже и не взглянул на него.

– Я поставлю хату свою на то, что это был чёрт, притом из первейших! Мы тогда, помню, рубились с турками на Днестре. И однажды ночью…

– Чёрт это был! – завизжала панночка, видимо, уж не в первый и не в десятый раз начавшая слушать это повествование, – что сидите вы за столом? Несите меня на кладбище!

– А ещё я видел русалок, – не унимался Явтух, – Вот если чёрт может в жёны кого-то взять, так только русалку. Русалка ведь из реки за чёртом не уследит, если чёрт захочет пойти по девкам! Скажет русалке: пойду я, дескать, людей мутить, тёмные дела делать, а сам – с какой-нибудь девкой, на сеновал! А русалка, бедная, разве что с водяным поганым путаться может.

– Ну, это ты, брат, загнул, – опять предпринял попытку вывести из себя Явтуха Дорош, – русалка не будет путаться с водяным! И черти не женятся на русалках.

Пили ещё. Бабы вскоре отправились по домам. Ушёл и Микитка с парой своих друзей. Бандуру оставил. Матерно побранившись ещё с Ребеккой, три казака уснули: двое на лавке, один – под ней. Очень захотелось спать и Ребекке.

– Вставай, мужик! – крикнула она и пощекотала пятку живой покойнице. Та немедленно приняла сидячее положение. Повертев растрёпанной головой, протёрла глаза. Зевнула. Потом сказала:

– Женись на мне!

– Тю, сдурела! Кто ж обвенчает нас, интересно?

– Да любой поп за пару червонцев! Я казаком наряжусь, назовусь Микиткой, и все дела!

– Почему ж Микиткой?

– А потому, что нравится он тебе!

Ребекка смолчала. Панночка, побелев, соскочила на пол. Взгляд её был таков, что рука Ребекки вновь дёрнулась к кочерге. Но, по счастью, панночка соскочила чересчур резво. Её качнуло. Она взялась за печной ухват, стоявший у стенки. Он повалился. Панночка повалилась следом. Ребекка бросилась поднимать её, исходящую диким рёвом и истекающую слюной, да не тут-то было! Панночка во хмелю была тяжела, сильна и капризна. Пришлось Ребекке раздеться, чтоб уберечь от её ногтей платье и бельё. Однако, при виде голой подруги у Лизы сил прибавилось втрое. Ребекка стала бить её по щекам, чтоб вырваться. Чудом вырвалась. Открыв дверь, вся в кровоточащих царапинах побежала.

Северный ветер затянул небо тучами. Темнота стояла непроницаемая. Ребекка бежала, выставив вперёд руки, чтоб не разбить лицо обо что-нибудь. Минуя колодец, она наткнулась на человека. Вскрикнула. Тот, на кого она налетела, схватил её, и, почувствовав, что она совершенно голая, задрожал.

– Ты кто? – спросил он голосом Микитки.

– Да это я! Я, Ребекка! Что ты здесь делаешь?

– Ничего, гуляю. А ты?

– Спасаюсь от панночки! Она стала одежду с меня сдирать, да всю исцарапала! Видишь кровь?

Две собаки жадно облизывали Ребекку. Ей было холодно. Прижимаясь к Микитке изо всех сил, она вдруг почувствовала, что он – далеко не такой дурак, каким все его считали. От него пахло псиной, но этот запах Ребекке не был противен.

– Где мы, Микитка?

– Возле колодца.

– А ты проводишь меня до хаты?

– Да, провожу.

Ветер шумел так, что им приходилось почти кричать, чтоб слышать друг друга. Внезапно мглу распорола молния. У Ребекки вырвался крик. Микитка ещё сильнее обнял её. Ни она, ни он не заметили подходившей панночки. А она увидела их. Но у неё не было уверенности, что это – они, и она, застыв, стала слушать. Через мгновение вся земля затряслась от удара грома.

– Пошли, Микитка, пошли, – стонала Ребекка, – вот-вот польёт!

– А панночка дома?

– Вряд ли! Но если дома – уйдёшь. Если нет – останешься. Ой, какой ты хороший!

Тут хлынул дождь – клокочущий, ледяной, и панночка дальше уже не слушала. Заломив дрогнувшие руки, она помчалась к Днепру. Дождь остервенело хлестал её по спине. Гром казался рыком ужасного великана, который гнался за ней и уже тянул свою руку – схватить бежавшую и вернуть туда, где её так подло, так дьявольски предавали, чтоб она плакала и просила выколоть ей глаза и залить свинцом её уши. Она решила броситься в Днепр, как Настя. Для этого нужно было пробежать всего полторы версты до крутого берега, под которым водоворотил омут. В рубашке и сарафане, с уставшими от борьбы с глубокой и цепкой грязью ногами, оттуда выплыть немыслимо. Главное – добежать, ни о чём не думая, преградив дорогу проблескам разума и крупицам сомнений. Так просто всё – добежать и прыгнуть! Но оказалось непросто.

Выбежав за околицу, она сразу сбилась с дороги, так как дороги-то и не стало. Грязь и на ней, и возле неё засасывала почти по колено. Дождь лил такой, что даже при вспышках молний было бессмысленно озираться по сторонам. Панночка пошла наугад, ища уклон к берегу. Долго шла. Наконец, она поняла, что не приближается к цели. Остановилась. Её трясло, как Маришку три дня назад.

– Помогите! – моляще вырвалось из её груди, – пожалуйста, помогите!