Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Дорогой Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам с важным вопросом, волнующим многих советских писателей, — мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на родину?

Если такую надежду подать ему будет нельзя, то не могло бы Советское правительство через наше посольство оказать ему матерьяльную помощь. Книги Бунина не раз переиздавались Гослитиздатом.

С глубоким уважением и с любовью

Алексей Толстой».

…На следующий день Алексей Николаевич сдал свое послание в Кремлевскую экспедицию. А еще через три дня фашисты напали на нашу родину.

Все, что не имело отношение к войне, отодвинулось на задний план. Наступило великое время проверки характеров на прочность.

ГЛАВА V

— Подъем! Выходи на построение!

Уставшие, невыспавшиеся летчики 1-го минно-торпедного авиационного полка вылезали, подтягивая широкие кожаные ремни и оправляя амуницию, на построение. Они увидали генерал-майора Елисеева, коменданта береговой обороны Балтийского района. Вид у генерала был праздничный — и неспроста. Густым, срывающимся от волнения голосом он зачитал перед строем:

— Правительственная телеграмма! «Москва. Кремль. 8 августа 1941 года.

Поздравляю летчиков Краснознаменной Балтики с успешным выполнением задания Верховного Командования по нанесению ответного бомбового удара по военным объектам Берлина. Своим беспримерным полетом вы доказали всему миру мощь советской авиации, способной громить захватчиков на их собственной территории. Уверен, вы и впредь будете достойно бить немецко-фашистских оккупантов как на нашей, советской земле, так и на земле агрессора. Желаю летчикам новых боевых успехов в деле окончательного разгрома врага.

И. Сталин».

Громкое «ура!» раздалось над пустынными окрестностями военного аэродрома. Сон как рукой сняло. Летчики вновь и вновь вспоминали налет на Берлин, о том, как вдруг появился — это была неожиданность! — в сиянии огней Берлин. Немцы настолько были уверены, что в их логово авиация противника не проникнет, что пренебрегали светомаскировкой. Наши ребята спокойно вышли на заранее намеченные цели, отбомбились и без потерь вернулись на базу. Берлин тут же погрузился в темноту, а Германия в траур.

9 августа бомбардировка Берлина была с успехом повторена.

* * *

Бунин первым услыхал эту новость по Московскому радио. Он на радостях готов был расцеловать мощный приемник «Дюкрет», купленный после получения премии и хорошо принимавший сводки Информбюро, передававшиеся Москвой.

Перепрыгивая по-молодому через ступеньки, он сбежал по лестнице на первый этаж в столовую, где собралось все семейство, и радостно крикнул:

— Каково? Наши бомбили Берлин! Намяли русские холку фашистам, еще не то будет — Красная Армия в Берлин еще придет! Я вам прежде говорил, что так оно и будет.

Затем он пошел в чулан, где хранились старые газеты — для растопки печей, долго там рылся и вернулся торжествующий. В руках у него был экземпляр газеты, вышедшей несколько дней назад.

— Вот, слушайте, что заявил Геббельс: Берлин — «это надежно защищенная твердыня нашей нации. Скорее падут столицы всех стран мира, нежели падет Берлин. Ни один камень не содрогнется в Берлине от постороннего взрыва. Советская авиация уничтожена». — Иван Алексеевич с торжеством оглядел присутствующих. — Рейсхмаршал авиации «великой и непобедимой Германии» Геринг тоже болтал, что русский Военно-воздушный флот «разбит».

И он философски закончил:

— Как мартышка ни хитри, а задница все равно голая! Скоро мы им хвост накрутим. — И отправился к себе наверх записывать в дневник:

«10. VIII. 41…Русские уже второй раз бомбардировали Берлин».

Что греха таить, напугался старый писатель 22 июня, когда эти кейтели и фон-браучихи, оснащенные могучей техникой, двинулись на Россию. Обиды, которые числил за кем-то Бунин, враз были забыты. Осталось одно — тревога за Елец, Москву, Орел, за ту землю, о которой он, таясь от всех, тосковал ежедневно, ежечасно.

Теперь эта тревога стократ увеличилась. Чудовищная сила, скрежеща металлом, уничтожая все разумное и живое, неудержимо двигалась по его земле.

Впрочем, уже через день после начала войны, писатель с удовольствием отметил в дневнике: «Утром в газетах первое русское военное сообщение: будто бы русские уже бьют немцев».

Но нет, «непобедимая армада» продолжала стремительное движение на Восток. «Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма… Швейцарские газеты уже неинтересно читать», — записал он утром 30 июня. А в двенадцатом часу внизу раздался грохот: стучали ногами в дверь. Это явилась полиция.

— Русские? Какие русские? Большевики есть? Евреи есть? — вопросы сыпались как из пулемета. — Хальт! (Почему-то уже на немецком, хотя полицаи французские.) — Что в кладовке? Под матрацем?

Ловко перебирали утварь, простукивали стены, следили за выражением лиц — не испугались ли, не побледнели?

У мужчин отобрали документы, скомандовали:

— Одеваться! Вы арестованы!