Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

«Горячо благодарю Вас за повторение приглашения. Напишу Вам о нем подробнее из Парижа. Но думаю, что, если и доберусь «до Вас» с «великими слезами» и хлопотами, то буду и «у Вас» в унижении, на «прожиточном минимуме — вот, например, это «Рескью энд Релиф Коммити» прислало мне 2000 франков (подчеркнув: «subvention unique»[82], и столь замучило меня все повторяющимися требованиями сообщать самые интимные сведения о моей материальной жизни, что я написал: «Вы ошибаетесь — Я САМ не обращался к Вам и оставьте меня в покое — я не нищий…» Словом, вижу, что не миновать мне ехать домой — очень, очень зовут и говорят всякие лестные слова и обещания выше всякой меры. — Горячо обнимаю Вас и Татьяну Марковну. Вера тоже. Ваш Ив. Бунин».

Алданов, человек мягкого характера, искренне любивший Бунина, влиянием в Америке никаким не пользовался и был лишь слабым орудием в руках организаций, занимавшихся «благотворительностью». Придет день, и он сам покинет США (его прах покоится в Ницце), но сейчас он повторял приглашения с чужого голоса.

Бунин в апреле сорок пятого пришел к решению, которое вынашивал давно: вернуться на родину. 14 апреля он без обиняков писал Алданову: «Не дивитесь, что пишу о возвращении — я, повторяю, выбился из сил от нужды, голода, холода и всяческих прочих лишений (да еще в такие годы, как мои) и с ужасом думаю о своем будущем: я прожил почти все до тла и весь в неоплатных долгах и какие же могут быть у меня заработки! Я крепко держусь ото всего в стороне, ничего не отвечаю на все зазывы, обещания, подожду, осмотрюсь, но к осени, должно быть, уеду. В Париж едем 29 апреля. На веки покидаю юг! Грустно! И переезд будет долгий, тяжкий… Пожалуйста скажите Цвибаку, чтобы он прислал мне хоть 1–2 экземпляра моей книги, изданной им, и дал мне подробные сведения о ней. Дивлюсь ему! Ничего не пишет!..»

Да, спустя два года после выхода «Темных аллей» Бунин не мог получить за них не то что гонорара, но даже книги не видел! Не очень-то церемонился с ним Цвибак, Яков Моисеевич…

— Вера, пора ужинать!

Ужин был роскошный: омлет из яичного порошка, кофе со сгущенным молоком — ах, спасибо неведомым благодетелям из Америки! Вот уж действительно хорошие люди.

…Внимательный читатель уже готов задать автору вопрос:

— О каких «приглашениях домой» Бунин упоминает в письмах?

— Если бы знать! — честно отвечу на этот вопрос. — Увы, эта и подобные фразы о «приглашениях» и даже «посулах» в случае возвращения Бунина на родину неоднократно встречаются в его письмах, и ответить определенно, от кого исходили эти самые посулы, пока нет возможности.

И все же, зная некоторые черты характера Ивана Алексеевича и обстоятельства его жизни, попытаемся несколько рассеять «туман неизвестности». Причем будем идти к истине «от противного».

Тайны он умел хранить как никто другой. И вот допустим почти невозможную ситуацию: СССР ведет кровопролитную войну с Германией, а некто, наделенный «особыми полномочиями», отыскивает в далеком французском местечке Грас старого писателя и делает ему предложения о возвращении на родину.

Если бы подобное все же произошло, то можно быть уверенным: Бунин об этих предложениях не обмолвился бы ни словом даже самому близкому человеку, пользовавшемуся безграничным доверием, — жене. Он молчал бы до тех пор, пока дело не дошло бы до практических шагов по возвращению.

И совсем невероятно, чтобы он о «зазывах» стал распространяться в своих письмах…

Сделаем небольшое отступление. В 1971 году в «Новом журнале» (№ 105) появились любопытные заметки Георгия Адамовича «Бунин. Воспоминания». Старый приятель Ивана Алексеевича писал: «Война, военные неудачи, положение в России, огромные русские потери, все это чрезвычайно волновало Бунина, особенно в первые год-два, когда, казалось, Гитлер может выйти победителем. О настроениях его в это время, да и о более поздних, по окончании войны, сложились легенды. Русская эмиграция не была в военные годы вполне единодушна, что и способствовало возникновению всякого рода россказней. По другим причинам и другим побуждениям не обошлось без легенд и в Советской России.

…Должен без колебания, во имя истины сказать, что за все мои встречи с Буниным в последние пятнадцать лет его жизни я не слышал от него ни одного слова, которое могло бы навести на мысль, что его политические взгляды изменились. Нет, взгляды эти, всегда бывшие скорей эмоциональными, чем рассудочными, внушенные скорей чувствами, воспоминаниями и впечатлениями, чем твердым, продуманным предпочтением одного социального строя другому, взгляды эти, настроения эти оставались неизменны».