Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Дорогой Яков Борисович, очень благодарю Вас за такое обстоятельное и крайне интересное письмо (посланное, к счастью, экспрессом, ибо много простых писем пропадает). Мне очень нездоровится и потому отвечаю Вам кратко — тем более, что о многом лучше поговорить при свидании — в конце апреля, надеюсь. Да, «нам нужен самый минимум». Но я не совсем уверен, что «повидимому, к этому и идет…» А на счет того, что Вы думаете, что мне «не хватает уверенности в самом себе», Вы неправильно осведомлены, — и хватало и хватает. В частности, это касается и газеты: я и не думал и не думаю принимать в ней участие… «Вы, вероятно, полагаете, что при содействии «Патриота» легче вернуться домой», говорите Вы. Нет, я ни единой минуты, никогда не полагал так — т. е. на счет себя — я человек скромный, но все же не до такой степени; Вы кроме того знаете, что еще давным-давно меня три раза приглашали «домой» — в последний раз через А. Н. Толстого (смертью которого я действительно огорчен ужасно — талант его, при всей своей пестроте, был всетаки редкий!) (Курсив мой. — В. Л.) Теперь я не отказываюсь от мысли поехать, но только не сейчас и только при известных условиях: если это будет похоже на мышеловку, из которой уже не дадут воли выскакивать куда мне захочется, — слуга покорный!

С благодарностью жду от Вас вестей американских, очень благодарю, что уже писали обо мне туда. (Сейчас как раз пришла маленькая посылочка из Нью-Йорка — чай, витамины, немножко кофе… Запакована на редкость небрежно — дивлюсь, что 3/4 не украли!)

С Е. К.[80] я переписывался, но это было 100 лет тому назад — уже давно, давно от нее ни слуху ни духу. Да и есть разве почтовое сообщение со Швейцарией?

Быть в Париже надеемся в конце апреля — квартира наша свободна. Но как осуществить эту надежду? Как добраться? И главное — на какие деньги? Повторяю — положение мое в этом смысле прямо ужасное! Сердечно обнимаю и целую руку Любови Александровне. Ваш Ив. Бунин».

Мысли о смерти Толстого преследовали его как кошмар. Ведь на двенадцать лет был моложе его, Бунина! Веселый, жизнелюбивый, неистощимый на выдумки, любивший хорошо поесть, понимавший и ценивший женскую красоту, еще — кажется, чуть не вчера! — совсем молодой. Ведь даже в Париже, когда Бунин приехал из Одессы, ему еще не было сорока лет. И вот сообщение: «Новодевичий, урна с прахом». «В Новодевичьем будут лежать мои благородные кости…» Так, кажется, писал в двадцать третьем году в рассказе «В ночном море».

А сколько самому осталось? Ну, год-два, от силы пять. И все. Конец. Никто не вспомнит. Finita la comedia![81]

Ну, а пока надо жить. И попытаться вернуться домой, в Россию. И вновь, в эти последние недели «грасского заточения», писал в Париж — Полонскому, в США — Алданову, расходуя последние франки на марки.

Из письма Бунина Алданову 12 апреля 1945 года:

«…У меня что-то с печенью, худоба и слабость от голода и всяческих горестей (да и от лет) ужасная, Вера Николаевна худа как скелет, и нервна необыкновенно — все это я Вам уже писал. Недели через две — не позднее — переселяемся в Париж, как я уже телеграфировал Вам…

Теперь о деле, «наиболее важном», как Вы говорите. Очень благодарю Вас, дорогой, и всех друзей, думающих о нашем будущем. Да, и я думаю о нем так, что «обо всем не напишешь». Материально мое настоящее и будущее, повторяю, таково, что я иногда только головой мотаю — очень, очень белой головой! И вижу, что нет здесь никакой надежды дожить свои истинно последние дни не в нищете, не в голоде, не во всяческих прочих лишениях и унижениях. Вот даже временно нельзя, очевидно, вздохнуть хоть немного свободнее — Вы ни слова не пишете о том, есть ли у Вас что-нибудь для меня в смысле денег, — нет, очевидно, ничего? Так что же мне делать? Единственный ресурс, оставшийся мне, это моя книга «Темные аллеи» (увеличившаяся вдвое за последние два года), но куда же мне ее деть, кому она нужна в такое время? И что может дать в самом лучшем случае? И что будет дальше? А я все-таки погибать еще не хочу!»

И дальше начинается нечто любопытное. Читатель помнит, что весной сорок первого года Бунин получил визу на въезд в США. Но ехать в эту страну не входило в его планы. Теперь, когда до мира в Европе осталось рукой подать, американские «друзья» вновь зашевелились: вновь посыпались приглашения нобелевскому лауреату перебраться в США. На это Бунин отвечал: