Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

И тут же о вечере на квартире Савинкова, где Виктор Борисович познакомил со своей программой «Родина, демократическое управление и частная собственность». Он говорил, «что считает, что нужно дать землю крестьянам и возможность работать, чтобы они могли жить лучше, богаче. А до всяких идеалов ему дела нет, с чем не соглашался Толстой».

Самая респектабельная и самая читаемая газета «Последние новости» поместила отчет: «В среду 12 мая академик И. А. Бунин прочел лекцию о русской революции. «Художественная проза», как назвал лектор свое чтение, была облачена такой мастерской формой, присущей Бунину, что невольно захватывала слушателей и не разделяющих взглядов автора. Как бы ни относиться к этим взглядам, во всяком случае, в ясном чеканном языке Бунина, в каждом слове с неподдельной страстностью, проникнутой временами излишней желчью и гордостью, сквозила жгучая боль за Россию и любовь к родине».

Сбор от лекции, а больше — «взаимопомоществование» какого-то комитета, позволили Буниным покинуть квартиру Цетлипых и вернуть им долг — тысячу рублей.

Итак, жизнь независимая, полная свобода печатать что хочешь (и где хочешь) началась!

ГЛАВА VIII

Полная свобода печати! Графоманы всех мастей — от монархистов и всяких экстремистов ухватились за перья, валяй кто хочет! И валяли, и организовывали, и «выпускали в свет»: «Наш путь», «Наша правда», «Наш стяг», «Знамя», «Знаменосцы», «Значок», «Вестник союза дворян» и «Вестник хуторян», «Нация» и «Держава», и еще «Вестник Сиона», и еще «Имперская мысль», «Эриванская летопись», О количестве «Огоньков» говорить не приходится — своим неверным светом они озарили задворки литературы, которую называли «русской».

К романам отношение было особым. От них требовалась толщина и раздирающий душу заголовок. Роман госпожи Бакуниной — «Твое тело принадлежит мне». Роман Анны Кашиной — «Жажду зачатия». Многотомный труд генерала Краснова — «От двуглавого орла к красному знамени».

По необъяснимой по сей день причине, заграничное отечество особый прилив творческого вдохновенья дало людям военным, многие из которых дома не то что написать, сказать, кроме «ать-два!», ничего толком не умели. Здесь же все они рвались в классики мемуарной литературы.

«Один из самых выдающихся русских юмористов, строки которых дают художественное наслаждение» (это определение И. А. Бунина), Дон-Аминадо (он же А. П. Шполяпский) об этих мемуаристах оставил стихи:

ПИСАНАЯ ТОРБА

Могу ли ждать от тучных генералов,
Чтоб каждый раз в пороховом дыму,
Они своих гражданских идеалов
Являли блеск и в Омске, и в Крыму?

Когда в поход уходит полк казацкий,

Могу ль желать, чтоб каждый на коне,
Припоминал, что думал Златовратский
О пользе грамоты в безграмотной стране?

Ах, милые! Вам надо до-зарезу,

Я говорю о этом не смеясь,
Чтоб даже лошадь ржала Марсельезу,
В кавалерийскую атаку уносясь…

Бунин свои записки начнет публиковать в 1925 году — «Окаянные дни». Это дневниковые заметки, которые он делал с первого января 1918 года по 20 июня девятнадцатого. Эту книгу критиковали много, резко и во многом (хотя и не во всем) справедливо. Личные трудности, сложный быт того сурового времени заслонили от писателя главную истину — величие Октябрьской революции, ее историческое значение для судьбы России. «Окаянные дни» словно написаны нервным и возбужденным человеком, но человеком, умеющим подсмотреть яркую бытовую картину, дать злую и меткую характеристику какому-нибудь уличному типу.

Но в июньские дни двадцатого года Бунин хранил творческое молчание. Причина? Он сам так сказал Вере Николаевне:

— Постоянно думаю о доме, о близких, о Юлии… Ничего другого в голову не идет.

Пятнадцатого июня бывший член ЦК партии кадетов, а теперь один из руководителей «правительства Юга России» Петр Бернгардович Струве пригласил Ивана Алексеевича в кафе на завтрак. Пережевав котлэт де мутон (проще говоря — телячью котлетку) и оросив ее красным дю Маконом, он спросил густым, насытившимся голосом:

— Ну-с, милостивый государь, какие виды у вас на будущее?

— Уехать в Россию! Вот чего мне больше всего хочется.

Струве выпучил глаза и чуть не поперхпулся вином:

— Что?! В большевистскую Россию? Вам там найдут милое местечко — в уютной камере на Лубянке. Нет, туда вам рано!

Петр Бернгардович долго испытующе смотрел на собеседника, медленно, сквозь крупные, по-лошадиному здоровые и желтые зубы потягивая рубиновое вино.

— Нет, сударь мой, — веско уронил он, — в Совдепии вам делать нечего. Относительно вас есть другие планы, более серьезные. Мы уже подумали об академике Бунине.

Он вновь сделал паузу, оглянулся и, склонившись к собеседнику, тихо произнес: