Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

После смерти Гиппиус, когда ее архив разлетелся по свету, эта переписка стала известна. В ней много об Иване Алексеевиче. После упомянутой встречи она писала: «В умах литературных властителей «воцарилась идея» (не без влияния Бунина), что здесь в эмиграции теперь невозможно беллетристическое, новое творчество. Стихи, мол, ну еще кое-как… Или статьи… Но беллетристов нет и не будет, и нечего молодых искать».

А вот отрывок из письма Гиппиус Берберовой в октябре 1926 года: «Хочу вам «посплетничать»: сегодня я видела Бунина, и совершенно неожиданно он мне говорит:

— Я очень обижен, что меня не пригласили в «Новый дом» (журнал молодых в Париже, выходил в середине 20-х годов. Впрочем, печатались там и зрелые писатели, как Гиппиус. — В. Л.).

— Я: — Да ведь вы все равно ничего не дали бы, вы вот и в «Возрождении» старые рассказы печатаете, притом плохие, да еще телепатией их портите. (Вставка: мы с Буниным были друзья, теперь приятели, по я всегда все ему говорю в глаза, совершенно прямо. Впрочем, я очень давно держусь правила говорить и о ком-нибудь за глаза только то, что могу или могла бы сказать в глаза…).

Бунин продолжает: ну и не дал бы, а все-таки Ходасевич мог бы меня позвать.

Я: — Это вовсе и не Ходасевич, это «мальчики и девочки»…

На мой взгляд Бунин вам реальной пользы не даст, а «имя» — свяжет, если кто-нибудь захочет (я, например) написать о нем по существу, а не только накадить обыкновенного, кульмановского, фимиаму…»

Это письмо очень любопытно. Дело не только в том, что в каждой строке сквозит недоброжелательство к Бунину, хотя его Гиппиус называет своим «приятелем» (каковым он не был). В письме ясно видна та позиция Мережковских, о которой мы упоминали выше: принизить значение Бунина, по возможности «оттереть» его от литературы (что, впрочем, было сложно) или не дать возможность литературно заработать (что было сделать в данном случае легко, ибо Ходасевич и Берберова не испытывали к Бунину особой приязни).

Гиппиус норовила внушить мысль: Бунин — сила, которая всячески затирает литературный молодняк, не дает ему хода. Эту идею она ничем не обосновывала, но разве клевета нуждается в обосновании? Просто супруги Мережковские считали, что чем больше врагов будет у Бунина, тем для них, Мережковских, лучше.

Что касается «молодняка», то Иван Алексеевич действительно заявлял: русская литература на чужбине закончится представителями старшего поколения — Шмелевым, Куприным, им самим — Буниным. Молодые на чужой почве лишены тех соков, которые питают творчество. Молодые обижались.

На вечерах, диспутах, лекциях, чуть не ежедневно проходивших в Париже, молодые умоляли:

— Дайте нам место на страницах газет и журналов!

Увы, лишь считанные единицы пробились в высший литературный свет — Лев Тарасов (Анри Труайя), Владимир Набоков, Марк Алданов, Георгий Адамович, Ирина Одоевцева…

Даже до США долетели «скорбные голоса» литературного молодняка. Газета «Новое русское слово» поместила заметку о собрании парижского кружка «Кочевье». Секретарь журнала «Воля России», знакомый нам В. Б. Сосинский выступил с докладом, который «отличался большими резкостями и по существу, и в деталях. Главные тезисы сводились к следующему.

Старые писатели совершенно не желают поддерживать молодых. Более того — они считают молодых своими крагами, видя в них конкурентов. Не только не помогают молодежи пробиться вперед, но относятся к ней презрительно,

Сосинский обрушивается на «Современные записки» и рассказывает, что одному молодому писателю в редакции как-то заявили:

— Из молодых мы печатаем только Алданова!

Сосинский очень резко говорил об Иване Бунине и обмолвился фразой, которая шокировала большинство собравшихся:

— Максим Горький в СССР относится гораздо сочувственней к эмигрантской литературной молодежи, чем Бунин, проживающий в эмиграции.

Чуть позже «Воля России» продолжила тему о «литературном молодняке»: «Современные записки» не публикуют не только начинающих. На ее полосах не хватает места даже таким маститым, как Куприн и Сургучев. Что делать! Авторов много — «Современные записки» одни. На всех не хватает. «Зато их не смущает, вероятно, прежнее участие Алексея Толстого, улетевшего в СССР», — с ехидством замечал автор заметки.

О печальной участи несостоявшихся писателей было сказано много. Были среди них разные — и бездари, и таланты. Они хотели служить «русской культуре и русскому духу» и пытались это делать упорно, стоически. Валясь от изнурительной работы на заводе «Рено», помирая с голода, ютясь на чердаках — они находили в себе желание и силы что-то сочинять, что-то творить. Но усилия их были бесплодными и другими не могли быть.

Впрочем, Бунин, не меньше молодых переживавший те трагически-исключительные условия, в которые они все попали на чужбине, с недоумением и вполне искренне вопрошал:

— Что же, уехал я из Белевского уезда, значит, и перестал быть русским писателем? Не воспринимаю больше все краски мира? Потерял вкус и чутье?