Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Монархическая закваска и инициатива треповых, крупенских и Марковых-вторых была настолько очевидна, что среди более умеренных элементов организационного комитета начались колебания, приведшие к выходу членов торгово-промышленной группы и казаков.

Итак, съезд по созданию «единого фронта борьбы против большевизма» провалился. Сами участники съезда признали невозможность интервенции против все крепнувшей Страны Советов.

Но жить за рубежом, постоянно испытывая тоску по России, тоже невозможно. Какой же выход предлагала газета? «Многие захотят легально вернуться домой», — писали «Последние новости».

И тут же на карикатуре был изображен беженец, сидящий на упакованных вещах, и молитвенно простирающий руки к календарю с листком «1 января 1926 года», и вопрошающий с надеждой: «Последний?»

Бунин себе этот вопрос больше не задавал.

— Если они, эти так называемые литературные критики, так набросились на Алешу Толстого, то что они сделают со мной? Тот пишет о чем хочешь: об эмиграции, о русской истории, пьесы… А я — «Митина любовь»… Это никому в России теперь не надо! — делился он мыслями с женой.

— Тем более, — грустно улыбнулся Иван Алексеевич, — что пишу я с «ятями».

Про «яти» разговор особый, анекдотического порядка. Новый год Бунин справлял в редакции газеты «Возрождение». Как сообщили в отчетах, «было шумно и весело». Провозглашались один за другим тосты — «За благополучие русского народа!», «За возвращение в новом году в Россию!», «За процветание родины!» и т. д.

Слово предоставили профессору Кульману.

— Господа! — с важностью произнес Николай Иванович. — В культуре каждого народа есть что-нибудь самое главное, самое драгоценное, что уже важно не само по себе, а как символ, как знамя. Вот и я призываю выпить за великий символ отечественной культуры… за букву «ять»!

После некоторого оцепенения послышались смех, аплодисменты, а Бунин и Шмелев, как отметили газеты, «от души произнесли — «Браво!»

Вообще-то, Бунин, как и многие русские эмигранты, писали по старой орфографии всю жизнь. Газеты и журналы за рубежом, в большинстве своем, тоже выходили с «ятью». Известен случай, когда Иван Алексеевич устроил скандал и не хотел печатать книгу в типографии, где издавали по новому правописанию. Это дало повод фельетонистам сравнивать Бунина с протопопом Аввакумом, пострадавшим за букву «и» в слове «Иисус».

* * *

— Ян, — говорила Вера Николаевна, торопливо запихивая в сумку какие-то продукты и лекарства, — заболела Вера Зайцева, пойду посижу с ней. Может, банки или горчичники поставить надо. Борис вроде тебя, ничего толком не может. Э-эх, все-то на нас, женщинах, держится…

Уже стоя в дверях, спохватилась:

— Господи, чуть не забыла! Вот на столике сто франков, отдай хозяйке за квартиру. Заплатим — и дело с плеч, не то растратим, опять в должниках насидимся.

На лестничной площадке она столкнулась с Володей Сосинским, начинающим литератором, бодрым доброжелательным человеком. Его приход удивил, ибо был он из другой «стаи», где метрами являлись Цветаева и Ремизов. Кстати, с Цветаевой они жили даже в одной квартире — в доме № 8 по рю Рувэ.

Итак, Вера Николаевна, раскланявшись с приятным молодым человеком, не подозревая худого, отправилась к Зайцевым.

Тем временем гость объяснял Ивану Алексеевичу причину своего визита.

— Шестого февраля имеет быть вечер Марины Ивановны Цветаевой, — говорил Сосинский, радостно улыбаясь, словно сообщал какую-то необыкновенную счастливую весть. — Сочли за честь пригласить вас, Иван Алексеевич, просить… украсить присутствием… Марина Ивановна так будет рада!

Бунин уже немного знал этого молодого человека. Несколько месяцев назад «Последние новости» проводили конкурс на лучший рассказ — специально для литературного молодняка. На его взгляд, рассказ Сосинского «Алаид» был лучшим, но тогда редакция отдала ему лишь второе место. И вот эту самую премию Бунин и вручал ему, сказав какие-то добрые напутственные слова. Но при этом не забыл уколоть Сосинского, напомнив, как тот постоянно говорит о «зажиме молодых» старыми писателями, в том числе и Буниным.

«Плохи дела у Цветаевой, если даже ко мне гонцов присылают», — подумал Иван Алексеевич с чувством естественного беспокойства, ибо у него в кошельке лежало всего несколько монет. Билет надо купить обязательно, это дело чести, да где деньги взять?

— А вы у Цетлиных были? — словно так, между прочим, поинтересовался Бунин.

— А как же! — воскликнул Сосинский. — Они за два билета пятьдесят франков отвалили. Щедрые люди, всегда хорошо платят.

Бунин мучительно соображал: где найти выход из этого щекотливого положения? И вдруг его осенило.

— Молодой человек, — сказал Иван Алексеевич с великолепной небрежностью, — дайте мне один билет и возьмите сто франков, которые лежат на столике…

Они прощались почти друзьями. Бунин шутливым тоном спросил: