Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

В Стокгольме Бунин пользовался исключительным успехом, каким, по заверениям журналистов, не пользовался еще ни один лауреат. Повсюду — в витринах магазинов, газетных киосках и даже окнах домов виднелись его портреты. В синема шли фильмы, рассказывавшие о «писателе из России, покорившем мир». Он умел вызывать симпатии в людских сердцах, сочетая в себе подлинную красоту с естественной приветливостью.

И вот, 10 декабря 1933 года, в годовщину смерти Альфреда Нобеля, в присутствии короля Густава V — необыкновенно высокого и худощавого человека, состоялась церемония награждения. Бунин получил светло-коричневую папку с дипломом и большую золотую медаль. Кроме того, лауреату был передан чек на сумму 715 тысяч французских франков.

Не обошлось без анекдотического происшествия. Получив папку и медаль, Бунин передал их Цвибаку. Тот неловко выронил медаль. Она покатилась по полу. Бросив папку, в которой лежал чек, на кресло, Цвибак полез на коленях между рядов. Медаль он поднял, но забыл про папку. Торжество закончилось, и Бунин осведомился:

— Папка где? Что вы сделали с чеком, дорогой?

— С каким чеком?

— Да с этой самой премией! Чек в папке лежал. Цвибак стремглав бросился к креслу. К счастью, папка мирно лежала на месте.

— И послал же мне бог помощничка! — облегченно вздохнул Иван Алексеевич, которого едва удар не хватил.

…Из Швеции в Германию плыли на немецком пароходе. В ресторане почти нечего было есть. Бунин допрашивал официанта:

— Угорь копченый есть?

— Простите, герр, нет.

— А сельдь маринованная, королевская?

— Тоже нет.

Бунин даже развеселился.

— Это как в захудалом, разорившемся дворянском доме. Подходит дворецкий, этакий старичок с растопыренными пальцами в заштопанных нитяных перчатках. Кричит на ухо гостю:

— Вам супу или ухи-с?

— Ухи, пожалуйста.

— Ухи нет-с!

…Порой пустяковое событие вызывает серьезные последствия. Так случилось и на этот раз. В дороге Кузнецова простудилась. Ее пришлось оставить в Дрездене на попечении знакомого писателя и философа Федора Степуна. У него была сестра Марга: не очень внешне привлекательная, страдавшая экземами, но начитанная и далеко не глупая. При желании она умела нравиться. Галина от новой знакомой была без ума. Впрочем, симпатия была взаимной — они уже никогда не расставались.

* * *

Ивану Алексеевичу исполнилось шестьдесят три года, но он ощущал могучий прилив творческих сил. Слава его теперь была всемирной. С бедностью, столь угнетавшей его, казалось, покончено навсегда. Из самых трудных житейских обстоятельств он вышел победителем. Будущее уже не пугало его. Оно виделось заманчивым, оно сулило новый успех.

Книга вторая. ГОЛГОФА

ГЛАВА I

Прошло два с лишним года. И с Буниным случилось то, что ни тогда, ни позже никто толком объяснить не умел — он вновь остался у разбитого корыта.

Девятого мая 1936 года он записал в дневник: «…Чудовищно провел 2 года! И разорился от этой страшной и гадкой жизни».

На следующий день: «…Да, что я наделал за эти 2 года… Агенты, которые вечно будут получать с меня проценты, отдача Собрания сочинений бесплатно — был вполне сумасшедший. С денег ни копейки доходу… И впереди старость, выход в тираж».

Вернувшись после своего стокгольмского триумфа в Грас, Иван Алексеевич решил приобрести «в вечное пользование» «Бельведер». Хозяин запросил за него сумму, которая была лишь чуть больше десятой части премии.

— Хватит платить посезонно, — рассуждал Бунин в кругу домочадцев. — Себе дороже станет! Вот купим «Бельведер» и заживем как душа пожелает.

Но вскоре его настроение переменилось:

— Негоже русскому писателю быть… домовладельцем. Может, еще откроем москательную лавку? Или укрепим вывеску «Торговля колониальными товарами»? За виллу — налог плати, ремонт делай: забот — полон рот! Нет уж, пусть у самого Рукье[35] голова болит за его развалюху. Будет с нас, не дети у нас, а дети будут — сами добудут!

Так и не стал Бунин «домовладельцем».

А деньги между тем быстро таяли. Сразу же после получения премии в Париже был создан комитет помощи нуждающимся литераторам, которому лауреат сразу передал сто тысяч франков, затем еще двадцать тысяч.

Кроме того, не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не обращался к лауреату с просьбой о помощи. И он почти никому не отказывал. Заходила старая писательница. Усиленно шамкая и метая земные поклоны, произносила:

— Вы уш прошштите меня, рот штыдпо открыть — шубы выпали, а новые вштавить не на што.

Затем являлась молодая пара, собиравшаяся под венец. Из их слов выяснялось, что они «земляки», родились в Воронеже, как и Иван Алексеевич. Теперь у них нет денег на свадебное путешествие.

Бунину всех было жалко. Он давал писательнице «на шубы», молодым — на путешествие. Год спустя встречал эту же писательницу, и она также шамкала, а Куприн как-то рассказывал про «молодую чету», которая была его земляками — «пензенскими» и которая пыталась у него, бедняка, выпросить деньги.