Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

Но новость у нас одна: радио, чудесный. Это вносит большое развлечение в нашу тихую однообразную жизнь, правда, несколько улучшенную по сравнению с прошлой.

Сейчас у нас гостит Кирилл Осипович Зайцев[37]. Он написал очень интересную книгу о творчестве Яна. Мы слушали ее четыре вечера… Ян очень поправился. Опять стал прежним, даже лучше. От радио его трудно бывает оторвать, особенно по вечерам, когда уже все в постели, и я слышу, что он один приплясывает, слушая, какой-нибудь фокстрот или шансонетку… Ваша Вера Бунина».

Как видим, ничего удивительного не было в том, что уже очень скоро Бунин «разорился от этой страшной и гадкой жизни». И если даже русские не могли взять в толк подобное разорение, то французов оно повергало в шок.

Приведу пример, относящийся к послевоенному времени — концу 1949 года. Русские писатели, знавшие об ужасном положении Ивана Алексеевича, обратились к французским собратьям по перу с просьбой помочь ему. Те собрали приличную сумму для писателя с мировым именем. Деньги передали известному французскому литератору Анри Мембре.

И вот тот появился в доме номер один по улице Жака Оффенбаха. То, что увидел француз, потрясло его воображение. Вот как он сам рассказывает об увиденном: «Знаете, я даже растерялся. Обстановка самая убогая. Но у Буниных сидела толпа людей, кто на чем мог, и все что-то пили и закусывали. Я подумал: ведь на такое количество гостей этих денег хватит ненадолго, а второй раз собирать нельзя». И правда, эта помощь стала каплей в океане нужды.

Но иностранец, видимо, не знал обычая русских людей: пригласить всякого к столу, кто в дом пришел. Иначе разве можно чувствовать к самому себе уважение?

Когда Бунину приходилось отвечать на вопрос, как он растратил «почти миллион», то он искренне удивлялся:

— Разве русский интеллигент умел когда-либо деньги считать? Увы, и я такой же!

* * *

Оставалось еще нечто такое, что продолжало колебать устои бунинского дома. Речь идет про «удочерение» (так официально назывался этот акт при поездке в Стокгольм) Галины Кузнецовой.

Вопрос этот весьма деликатен, но, пиша (!? — Д.Т.) биографию Бунина, обойти его нет возможности — уж слишком вошла она в жизнь писателя. Более того, прослеживая отношения Ивана Алексеевича к Галине, отчетливо выявляешь важную черту его характера — доброе отношение к людям. Хотя пристрастие к одним больно переживается другими… Однако из песни слова не выкинешь!

Вот что писала Вера Николаевна в начале 1940 года А. В. Бахраху: «…Ведь вот уже скоро 33 года, как я отказалась от жизни по своему вкусу, связав свою жизнь с жизнью Ивана Алексеевича, человека очень оригинального. Двадцать лет я прожила с ним в большой душевной близости, силясь слить наши желания, стремления — все воедино, а затем поняв, что это невозможно, стала искать иных путей.

Почему невозможно? Если вы читали Лику, там есть ответ. Я, конечно не Лика, и он — не вполне Арсеньев, но если женщина не живет честолюбием и другими приятными сторонами творческого человека и хочет отклика на свою внутреннюю жизнь, хочет внимания к своей личности, то от творческого человека она никогда этого не получит. Такой человек жаден, ему все мало, он любит брать от всех, а дает себя только в творчестве, а не в жизни.

И вот тринадцать лет я уже ищу и, пожалуй, нашла, нашла Бога и очень рада той свободе, которая (я говорю о внутренней) особенно легко приобретается рядом с творческим человеком. Это мое освобождение ничуть не нарушает дружбу — мои уши всегда готовы выслушать, но я уже не страдаю от того, что есть области жизни, которые интересны только мне…»

Это письмо многое вместило между строчек: оно ясно говорит о том, точнее, о той, которая, по мнению Веры Николаевны, мешала ей «слить желания» с мужем. Богоискательство ее продолжалось тринадцать лет — ровно столько, сколько лет назад волевым решением Бунина в дом была введена Кузнецова. Можно представить, как ущемлено было самолюбие Веры Николаевны!

Что она могла сделать? Порвать с мужем? Но от этого ее удерживала не только материальная безвыходность, но в еще большей степени тщеславное сознание, что она — жена самого Бунина. И потом, слишком сильна была надежда, что этот семейный треугольник рано или поздно распадется.

Как показала жизнь, Вера Николаевна в своих надеждах оказалась права. Хотя случилось то, что предполагать ни она, ни кто другой не мог. События разворачивались самым удивительным образом.

* * *

Итак, в нашем повествовании появляется новое лицо — Марга Степун, личность незаурядная. Она была профессиональной певицей, пела в опере, позже подвизалась на незавидных ролях эстрадной танцовщицы. По определению Веры Николаевны, обладала самолюбивым и честолюбивым характером, была высокого мнения о себе.

Галину она сумела быстро подчинить своей воле, и из-под ее влияния та уже никогда не вышла.

На «Бельведере» Кузнецова появилась лишь весною 1934 года, а в середине мая — и Марга. Самое удивительное в этой истории — Бунин принял их обеих.