Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964

После вывода войск ООН в июне 1964 г. в Конго образовался силовой вакуум. В соответствии с программой модернизации КНА Израиль взял на себя подготовку парашютно-десантного батальона, бельгийские офицеры занимались боевой подготовкой во всех частях и подразделениях, несколько конголезских офицеров отправились на учебу в военные академии США[993]. Позитивных результатов не наблюдалось: армия не стала боеспособной, зато лихо кошмарила мирное население: убивала, насиловала, грабила. ЦРУ дало воинству Мобуту исчерпывающую характеристику в меморандуме «Ситуация с безопасностью в Конго» от 17 июня 1964 г.: «КНА отличилась на поприще мародерства и изнасилований, ее ненавидят и боятся. Командный состав производит удручающее впечатление, солдаты склонны к мятежу, оружие для них – всего лишь источник доходов»[994].

Загнанная в подполье оппозиция перешла к вооруженной борьбе.

Восстание басени

Ее начал соратник Лумумбы Пьер Мулеле. Он был министром образования в правительстве Лумумбы и Гизенги. В январе стал представителем стэнливильского правительства в Каире, где поддерживал контакты с советским посольством. В марте 1961 г. возглавил делегацию, которая безуспешно вела переговоры в Москве о предоставлении правительству Гизенги военной помощи.

Мулеле был политиком с твердыми убеждениями и принципами. Он разочаровался в Гизенге, считал его «неспособным противостоять натиску неоколониальных сил», не поддержал компромисс с врагами Лумумбы ради «национального примирения», которое походило на капитуляцию. 21 марта из Каира он написал Нкруме письмо, где «описал трагическую ситуацию» в Конго и попросил о помощи. Ганский президент ответил уклончиво. В апреле 1962 г. Мулеле уехал в Китай, где полтора года изучал теорию «народной войны» Мао-Цзэдуна и прошел военную подготовку, необходимую для ведения партизанских операций[995].

Выходящая в Лусаке газета «Daily Mail» 2 января 1964 г. опубликовала документы, якобы захваченные в ноябре 1963 г. у советских дипломатов, возвращавшихся в Леопольдвиль из Браззавиля, где они встречались с руководителями СНО. Конголезцы так объяснили Воронину причины отъезда Мулеле в Китай: «Мы сделали все, чтобы убедить наших русских товарищей помочь нам, но они не осознали, какие мы испытываем трудности, не вошли в положение. Поэтому товарищ Мулеле отправился в Китай. В Китае он получил направление для поступления в военное училище. <…> Не хотим обидеть наших русских друзей, но считаем, что нам лучше обратиться к Китаю. <…> Китай помог Мулеле»[996]. Подлинность документов не доказана, но в свете неудачных переговоров, которые в марте 1961 г. Мулеле вел в Москве, не исключено, что такие слова могли быть сказаны Воронину.

В июле 1963 г. Мулеле вернулся в Леопольдвиль официально для того, чтобы занять предложенный ему Партией африканской солидарности пост в правительстве провинции Квилу на юго-западе страны. В правительство он не вошел, а скрылся в лесах этой провинции. Там он без всякой поддержки извне создал сеть лагерей, где наладил политическую учебу и военную подготовку сторонников. Их костяк составляла малоимущая сельская и городская молодежь. Мулеле не оставил никаких программ или манифестов. Судя по записям слушателей политических курсов в его лагерях, мулелисты или, как они называли себя, басени (лесные люди), изучали маоизм, слегка адаптированный к конголезским условиям.

Мулеле учил, что общество делится на два класса – капиталистов и обездоленные массы. В Конго капиталистический класс состоял из иностранцев, «империалистов», и конголезцев, работающих на правящий режим, «реакционеров». Существовали две формы борьбы: «реформизм», лишь облегчавший страдания масс, и революция, которая делала их хозяевами своей судьбы. Революционную борьбу должны были вести бойцы, чувствовавшие себя в деревенской среде, «как рыба в воде». Инструкции Мулеле требовали от партизан соблюдения дисциплины, примерного поведения в быту, сохранения достоинства в любых ситуациях, уважительного отношения к местному населению, отказа от личной выгоды во имя общего дела. Им запрещалось пользоваться европейскими вещами, общаться с миссионерами, использовать французский язык. Подлинными у мулелистов считались только проверенные временем коллективистские ценности сельской общины, которые не допускали существования имущественного неравенства[997].