Холодное пламя жизни (сборник)

– Возможно, – глаза Аристарха вновь загорелись безумным огнем, – но согласись, тяжело быть единственным здравомыслящим среди сотен сумасшедших, и очень скучно, – он развернулся и пошел прочь, помахивая ножом. – Не разочаруй меня, парень.

– Я приду за тобой.

– Буду ждать.

Андрей Буторин Огонек

Жители Мончегорска не погибли в ядерном огне катастрофы – до оставшейся на месте Мурманска заполненной морской водой воронки было сто с лишним километров – и не скончались позже от лучевой болезни. Все они умерли в те страшные дни от разлива хлора с хранилищ металлургического комбината. Из соседнего Оленегорска большинство людей перебрались в Полярные Зори, где уцелела и продолжала работать Кольская атомная станция. В том городе все осталось почти таким же, что и до катастрофы: имелись электричество, водоснабжение, тепло. Разумеется, туда хлынул поток выживших как с самого Кольского полуострова, так и с северных районов Карелии. Но принять всех город-рай, как теперь его называли, конечно, не мог. Принимали детей, а из взрослых лишь тех, кто мог принести пользу. Но путь в Полярные Зори был напрочь закрыт бывшим уголовникам, разбежавшимся после катастрофы из многочисленных северных зон и колоний. И преступники стали селиться в опустевших, но не разрушенных городах, в том числе и в Мончегорске. Поначалу там царила кровавая анархия. Но даже в бандитской среде работали законы селекции. Сильные «поедали» слабых, и в конце концов контроль над городом оказался в руках группировки ЮЛА. Удивительно, что эти руки были исключительно женскими, ведь возглавляли жестокую банду Юлия, Людмила и Анна, по первым буквам имен которых она и называлась. Эти женщины, даже по оценке недругов были дьявольски красивыми, но – уже по мнению всех без исключения – еще более дьявольски беспощадными.

Мама Огонька попала в Мончегорск, как и большинство остальных – покинув после катастрофы «место лишения свободы», где отбывала срок за «финансовые махинации», а по правде – из-за того, что проворовавшийся директор фирмы сделал своего главбуха крайней. Но ни эта, ни какая иная правда после катастрофы была никому не нужна. После нее даже на Крайнем Севере, в краю озер, болот и заснеженных сопок царил закон джунглей. И если с мамой Огонька все было понятно, то как попал в Мончегорск ее пятилетний умственно отсталый сын, оставалось загадкой для всех – сама женщина ничего об этом не рассказывала. Ходили слухи, что мальчик вовсе не был ее сыном – просто пожалела и подобрала умирающего. Как бы то ни было, он все эти годы считал ее мамой, а сам даже в свои двадцать пять так и остался пятилетним.

Вообще-то его звали Александром. Огоньком называла его мама за ярко-рыжий цвет волос. Но теперь, когда мама умерла, так его больше не звали. Кто-то, особенно женщины, обращались к нему по имени – Сашка, Санька, но многие называли странным именем – Олигофрен. Поначалу Огонек пытался исправлять таких людей: «Неправильно, я Александр», – но его никто не слушал, все только смеялись. А некоторые говорили ему совсем плохие слова: идиот, придурок, дебил, а еще такие, которые мама вообще никогда-никогда не велела повторять. Огоньку было обидно такое слышать, но он помнил, как мама объясняла, что на людей за это не надо обижаться. Они не злые, это вокруг разлито зло, которое забирается в людей и говорит их голосами. Огонек очень боялся, что и в него заберется зло, но пока что этого не случалось. Может, оно думало, что на его голове не волосы, а огонь, и боялось обжечься?

Зато это нехорошее зло забрало маму. Когда она умирала, плакала и просила людей в подвале, чтобы они присмотрели за ее Огоньком, не обижали его, подкармливали. Женщины отводили глаза, некоторые кивали. Мужчины вообще не смотрели в их сторону, а кто-то проворчал: «Самим жрать нечего, придурков еще кормить».

Потом его все же кормили. Не часто и понемногу – в основном почти несъедобными остатками, но с голоду Огонек пока не умер. И все-таки даже он понимал, что когда-нибудь его могут перестать кормить, ведь он все чаще слышал недовольные разговоры о себе и о том, что он «лишний рот». А однажды злой старик Шкурыч выбил из его рук плошку с чужими огрызками: «Кто не работает – тот не ест!»