Морхольд хмыкнул, прикурил и зачмокал, окутавшись сизым облачком. Не нравилось ему, когда вот так нагло и явно нарываясь его рассматривали. И кто? Как есть натуральный вайнах, чеченец с бородищей лопатой, смотрящий из-под нахмуренных густых бровей. Плащ-то у него экий – настоящий кожаный, с кого снял, интересно? Оружия не заметно, только в такой расклад Морхольд не верил. Вот ни на капелюшку не верил. Этим-то, нохчо, в таких вопросах доверять нельзя, у них всегда где-то припрятана остро наточенная ковырялка-резалка.
– Ты сам-то чего на него смотришь так нагло?
Утиный Нос явно занервничал еще больше. И из-за севшей неподалеку компании смельчаков-рыбаков, и из-за неизвестного громилы в дальнем углу, и из-за самой ситуации.
– Я? Мне положено. Сидит тут, рожа басурманская, пялится.
– Слушай, нам с тобой о деле бы надо…
– Вот не православный ты человек, дружище, – Морхольд ухмыльнулся, откинувшись в темноту. Только трубка подсвечивала красноватым усы, нос и немного – бороду. – У вас тут вон, какой орел сидит, как у себя дома, а ты мне за дело. Хрен с тобой, вещай.
Утиный Нос, суетливо повертевшись, устроился ближе к стенке, наклонился вперед, открыл рот.
– Уха, – клетчато-крепкогрудая поставила плошку с размаху, как гвоздь в сваю вколотила.
Морхольд выплыл из темноты с дымом. Наклонился, присмотрелся, принюхался. Расплылся в улыбке и довольно кивнул. И вернулся к себе, все же наклонившись к переговорщику.
– Есть не будешь?
– Помои. Потом поем, своего.
Не нравился он Утиному Носу. Отказываться от еды, сейчас? Ерунда какая-то, по-другому и не скажешь. Но рекомендовали, говорили, сделает все, как надо, стоит любых запросов.
– Надо попасть в монастырь. Забрать оттуда девчонку пятнадцати лет, рыжую, легко отыскать. И привезти ее к нам… ко мне, куда – позже расскажу.
– Угу, понял. Сейчас проясним пару моментов, и хоть прямо отсюда, копать-колотить, рвану спасать трепетную юную красоту.
– Почему спасать и почему красоту?
– Монастырь такой в округе один, бабы там прав никаких не имеют, их держат за скот и рабочую силу, значит – спасать. Пятнадцатилетние мадамы, как ни крути, молоды и хороши, вкусно пахнут даже в нашем дерьме и налитые, как яблоки летом. Конечно, красивая, раз такая молодая.
– Монастырь у нас не один, – Утиный Нос повел плечами. – Но то ладно.
– Всяких верующих, живущих вместе и славящих Господа по-своему, вокруг хватает, – Морхольд усмехнулся. – Три монастыря тут точно есть, еще две общины недавно появились, глядишь, скоро тоже станут монастырями. Тут работать надо, жизнь восстанавливать, вот они, как грибы после дождя, и растут. Но то ладно, неладно другое, чудак ты человек. С двумя монастырями, на этой стороне реки, даже если скрытно и тайно отправить группу наемников из ваших же, вы справитесь. А вот с Богатыревским – вряд ли. Да и не нужна вам войсковая операция, потому ты меня и хочешь нанять.
– Еще чего скажешь умного?
– Несомненно, – Морхольд вытряхнул пепел в тарелку, – девчонка вам нужна для шантажа. Видно, дочка кого-то из ваших же. Но это не важно.
– Почему? – Утиный Нос побарабанил пальцами по столу.
Морхольд, прячась в темноте, усмехнулся. Полезла правда наружу, надоело из себя пуганого беднягу корчить. Так и хочется ему свистнуть, чтобы раз – и двое из ларца, одинаковы с лица, тут как тут.
– А ты не бзди, дорогой. Я свое слово держу, если нанимаюсь. На кой хрен она вам нужна и кто такая на самом деле – накласть. Заплатишь просто больше – и все.
– Это с чего?
– С того самого. Вам с друзьями, или кто они там тебе, девчушка куда больше принесет. Я ж у тебя не прошу процент с дела, какое замутить решили. Сверху пятьдесят от двух бочек керосина, то есть, сам понимаешь, всего бочки будут в количестве трех. И, считай, девица у тебя в кармане.
– Да ты просто охренел, – Утиный Нос начал вставать, – в жопу пошел, паскуда.
И сел, чуть покраснев и сцепив зубы.
Морхольд, пошевелив ногой, только что пнувшей переговорщика в колено, ухмыльнулся.
– Знаешь, почему получил? Не знаешь, вижу. Ты – шестерка, желающая занять какое-то там место в вашем летном пироге. Да так, чтобы сразу сверху, аки сраная вишенка. И голова у тебя работает, как помпы у этой дерьмовой посудины. А помпы тут работают через жопу, потому тут так и воняет, что в трюме постоянно гниет что-то. Сядь, родной, угомонись и послушай меня.
Утиный Нос сел, ненавидяще косясь на Морхольда.