Холодное пламя жизни (сборник)

Прошлой зимой шуховцы потеряли весь урожай. Какие-то уроды (какие именно, так и не выяснили, но пеняли на крейдеров) взорвали теплицу. Сперва думали, часовые прозевали врага и подпустили в упор. Яков так рассвирепел, что без суда и следствия приговорил парней к расстрелу. Слава богу, земля успела промерзнуть, и пока бедолаги долбили канавы, выяснилась страшная правда.

По зданию издали отработали из гранатометов, разом пустив три снаряда в стык стен – самое прочное и в то же время уязвимое место. Ферму обустроили в крытом бассейне, которому не хватило жалкого метра длины до олимпийского стандарта. И если старый корпус построили в пятидесятых с учетом реалий холодной войны, то новый (включая бассейн) – в конце девяностых, поэтому о прочности конструкции и речи не шло.

Рухнул целый угол, а вслед за ним просела крыша – такую пробоину целлофаном не заткнешь, а на улице минус тридцать. Пока всем миром пытались хоть как-нибудь залатать брешь, вода в гидропонике перешла в известно какое состояние, уничтожив и колбы, и посевы. Пакость ублюдки устроили знатную (откуда только «трубы» взяли?), но не смертельную. Теплицу восстановили, однако урожая пришлось ждать до лета. Нет, голод общине не грозил – запасы имелись, но пайки пришлось урезать. Первыми с довольствия сняли бойцов – и так в город ходят, там и прокормятся.

Решение суровое, но справедливое, зато женщинам и детям не придется засыпать под урчание животов. Месяц диета шла без проблем, на второй в кабинетах только и говорили, что о еде, а на третий случилось то, из-за чего Гордея ждала новая жизнь вдали от альма-матер.

Поздней ночью в казарму пробрался Мишка – внук ректора, который ни о каких диетах прежде и слыхом не слыхивал. В то время как все вокруг были стройны и подтянуты, парнишка ходил пузом вперед и тряс румяными брыльями. Несмотря на избалованность, ослушаться деда он не смел, вот и решил провернуть все тайком. Пухлый хитрюга знал, чем богаты тумбочки охранников, и когда от углеводной ломки стало совсем невмоготу, отправился в рейд за галетами, сгущенкой, шоколадом и прочими прелестями из добытых потом и кровью НЗ.

Лазутчик из Михаила, как танк из «запорожца», и о приближении вора бойцы узнали шагов за сто, но не подумали и пальцем пошевелить, ведь расхититель сладостей известно чей родственник. И когда сопящий и шаркающий ниндзя заскрипел дверцами, все притворились, что крепко спят.

Все, кроме Гордея.

Толстяк выжил лишь потому, что шпионов велели брать живыми, но не обязательно здоровыми. Семь человек – семь откормленных и обученных лбов – пытались оттащить соратника от добычи, а тот отмахивался, как от сонных мух и крутил «лазутчика» в бараний рог. После взрыва теплицы Яков приказал бороться с диверсантами любой ценой, а приказы наставника не обсуждаются. И только выбежавший на шум командир сумел угомонить подчиненного, гаркнув на ухо одно-единственное: «отставить!».

Потом был долгий разговор с ректором, вернее – монолог, потому что старик с пунцовым лицом орал не своим голосом, не давая вставить ни слова.

– Кого ты, лядь, вырастил? Посмотри на него! Он же не человек уже, он зверь, нахер! А если ему мозги коротнет? Передавит всех, как цыплят!

– Сергей Николаевич… – начал Яков.

– Молчать! И убери своего шакала с глаз долой! Я его и к забору не подпущу, понял?

Он еще долго бушевал, пуча зенки и размахивая кулаками, а когда наконец ушел, держась за грудь, Яков произнес:

– Ты все слышал. Свободен.

И Гордей ушел, но о настоящей свободе он мог только мечтать.

* * *

– Так это… – лавочник потер опухшие веки. – Нет ее.

– А где она?

Старик смерил гостя хмурым взором и беззвучно зарыдал, прикрыв лицо ладонью и прижав обмотанную тряпьем культю к груди. Чуть позже боец у входа пояснил, что месяц назад Соня ушла в город – сказала, хочет найти кого-то.

– А потом?

– А потом вернулась, – охранник сплюнул и щелчком отправил бычок в затяжной полет. – С пулей в боку. Часок помучилась и того… Кладбище у нас знаешь, где? У моста в конце сквера, вон там. Могилка свежая, не пропустишь.

Гордей простоял над холмиком до заката, силясь всколыхнуть вязкий ил и освободить из плена позабытое чувство, что заставляло раз за разом менять маршрут и собирать по квартирам больше хлама, чем просили. Теперь-то он знал, что девушкам нужны не платы и медь, а цветы – вечные розы, на ощупь неотличимые от пластика, легли на пропахшую дождем землю.

Но чувство не возвращалось, как ни ворошил грязь на дне. Всплыли только блеклые воспоминания об их коротких встречах: Гордей как бы случайно проходил мимо, Соня выбегала якобы размять ноги. Потом странник пропал, подруга искала его и погибла, потому что никого не оказалось рядом. Может, хотя бы совесть проснется? Но и она притаилась где-то там внизу, за громадной дверью с поворотным колесом, ключ от которой хранился у другого человека.

* * *