До сих пор гости поглядывали на него с любопытством, даже украдкой. Теперь, когда мэр представлял им Виджая Пателя, от восторга у них отвисали челюсти. Харихаран водил его из одной комнаты в другую. Сотни знакомств… слова мотыльками кружили в золотистом свете, прежде чем сгинуть в глубинах его разобранного сознания. Столько незнакомых имен и лиц… Голова гудела от такого множества новых знакомств. Способность адекватно реагировать угасала с каждой минутой. Под конец Патель просто кивал, пока люди рассказывали ему о себе, о тех, кто стоял рядом, и тех, кто не смог сегодня прийти. И все это на диковинном английском, вычурном, витиеватом, сдобренном архаизмами, которые ассоциировались у него с колониальной эпохой.
Харихаран успевал поучаствовать одновременно в нескольких беседах, при этом он то и дело задерживал взгляд на Пателе, словно пытался прочесть его. Сержант начал терять терпение. К чему эта светская болтовня с незнакомыми людьми на приеме, в то время как психопат убивает женщин? Понятно, что его присутствие как представителя Скотленд-Ярда должно их обнадежить, но ради всего святого, сколько ж можно…
Наконец Харихаран сказал:
– Что ж, мистер Патель, думаю, вы пресытились новыми знакомствами. Пройдем куда-нибудь в укромное место, чтобы вы могли прийти в себя.
Хорошая мысль, подумал сержант. Прийти в себя ему не помешает. Он последовал за мэром на веранду. Наступил вечер, но звезд на засвеченном небе видно не было. Они пересекли лужайку – сухую и колкую, хотя было видно, что траву недавно поливали, – и подошли к некоему подобию отдельного домика для отдыха. За раздвижными дверями стоял развернутый к стене диван. Харихаран знаком предложил Пателю сесть.
– Скотч?
Не успел сержант кивнуть, как слуга, которого он даже не заметил, подал им стаканы. Они сидели на диване, бок о бок, окутанные причудливой атмосферой уюта, и молча потягивали скотч. Алкоголь сглаживал шероховатости дня. Только теперь Патель обратил внимание на картину. В сущности, диван и был предназначен для ее созерцания. Они словно переместились из Южной Индии в изысканные залы галереи Тейт в Лондоне, где было возможно нечто подобное. Или, вернее, было допустимо. Созерцание живописи в тишине казалось странным, анахроничным действом в хаосе современной Индии. Харихаран совершенно не вписывался в представления Пателя о вульгарности и непостоянстве богатых и влиятельных обитателей Третьего мира. Это был человек старой закалки, человек утонченных вкусов.
Морок от анальгетиков и алкоголя немного рассеялся, и картина обретала четкие очертания. Сплошная синева. Призрачные контуры выплывали из глубин и растворялись, прежде чем достигали объема. На переднем плане грудились округлые живые формы, пробуждая мысли о телах, конечностях, тягучести.
– Саре это понравилось бы, – невольно озвучил свою мысль Патель.
– Сара – ваша жена?
– Невеста. – Сержант постарался придать голосу уверенности, словно констатировал факт. Вопреки его усилиям, акцент сместился к последнему слогу, придав слову вопросительную интонацию. – Она скульптор.
– Вот как… А я, признаться, не разбираюсь в искусстве и не так уж высоко его ценю. Бо́льшая часть картин досталась мне вместе с домом, от семейства моей жены. Но эта… Она – одна из немногих, что я приобрел лично. Знаете, мистер Патель, эта картина действительно захватывает меня. Столько изящества… Синий цвет, все эти оттенки синего, гипнотические формы… Это и ваш цвет, не так ли? Он ведь присутствует на вашем флаге. Что касается крикета, конечно, мы с вами носим синие цвета. Правда, ваш оттенок несколько благороднее…
Патель кивнул. Скотч легко протекал в глотку.
– Вам это не кажется противоречивым, мистер Патель, – быть человеком утонченного вкуса и притом вовлеченным в политику? Я имею в виду, в таком месте, как Индия.
Сержант улыбнулся.
– Да. В моем представлении складывался совсем иной образ типичного индийского политика.
– Белое дхоти, криминальное прошлое, нулевой английский?
– Провинциальный, пожалуй, – дипломатично ответил Патель.
– С другой стороны, вы, как никто другой, познали эту противоречивость, не так ли? Добиваетесь блестящих успехов в крикете, затем не меньших успехов – в полиции… – Харихаран лучезарно улыбнулся. – Возможно, вы единственный в своем роде.
– Это вряд ли, – возразил Патель, смущенный не столько противопоставлением избранных профессий, сколько словами «блестящих» и «успехов». – Я – вполне заурядный человек.
– Но я видел, как вы подаете.
– С крикетом было покончено десять лет назад. Я едва начал… добиваться успехов. Теперь вот это все… И я далеко не Шерлок Холмс.
Мэр добродушно рассмеялся.
– Что обо мне пишут в вечерних газетах? – спросил Патель, немного расслабившись. – Еще не довелось разузнать.
Харихаран улыбнулся.
– Только хорошее.
Он покачал стаканом, изучая игру света в остатках скотча на донышке. Патель свой давно осушил.
– Так что вы думаете о картине, мистер Патель?