Холодное солнце

Некогда величественное строение теперь было заброшено. У входа и в коридоре выстроились полицейские с каменными лицами. На всех были защитные костюмы или их подобие. Вокруг суетились рабочие, таскали лампы, наспех устраивали освещение. Пришлось подождать, пока протянут кабели.

– А почему Оперный театр? – спросил Патель.

– Потому что это он и есть. Старый оперный театр. Принадлежал радже. Потом каким-то образом оказался в собственности некоего Н. С. Рама. Тот умер в пятидесятом. Правительство хотело выкупить здание ради культурного наследия и даже выкупило. Правда, ненадолго: наследники затеяли судебные тяжбы. Никто не может прикоснуться к нему, пока стороны не достигнут компромисса, при этом все только и мечтают снести его к чертям и выстроить бизнес-центр в несколько этажей. Во всем Бангалоре не найдется недвижимости дороже.

Им дали знак, что можно входить.

В зале светили мощные прожекторы, хоть ставни на окнах были открыты. Кабели тянулись через окна наружу, к питающим генераторам. Перед сценой полукругом тянулись ярусы сидений в красной бархатной обивке, изъеденных молью. Всюду лежал слой пыли, копившейся здесь годами.

На сцене возилась женщина в белом халате и шлепанцах, снимая отпечатки. Когда она захлопнула металлический кейс, звук гулким эхом разнесся по залу. Женщина выпрямилась, подняла тяжелый ящик и направилась к выходу, взбивая клубы пыли ребристыми подошвами. Патель обвел взглядом сцену: одни лишь декорации. На заднем плане, завешенная полиэтиленовой пленкой, стояла статуя тантрической богини. Сквозь пленку сержант смог лишь различить женскую фигуру и ее атрибуты, обмазанные пестрыми маслами и выложенные цветами. Слишком вульгарно. Такое украшательство не укладывалось в его представления об «оперном театре» в традиционном смысле. Впрочем, искусство, подобно кухне, вбирает в себя элементы множества культур. Патель недоумевал, почему женщина снимала там отпечатки, и повернулся спросить Чандру, но та была вовлечена в разговор с офицером, из которого он сам ни слова не понимал. Тела не наблюдалось ни на сцене, ни между рядами. Тогда зачем криминалистам снимать отпечатки с декораций?

Патель оставил Чандру и, спустившись по центральному проходу, вспрыгнул на сцену. Затаив дыхание, дрожащей рукой сдвинул полиэтиленовую пленку. Он полагал, это декорация, как традиционные плакаты, знакомые из школьного курса по индуистским религиям или из больших иллюстрированных книг о тантрических богинях. Однако то, что предстало его взору, не было ни плакатом, ни объемной росписью.

На возвышении в короне и с музыкальными инструментами в руках, увешанная гирляндами из сандала и в окружении цветов, стояла Кадамбри. Подобно своим предшественницам, она была облачена в красное сари. Во лбу отверстие. На этом сходство заканчивалось.

Она была вздернута на колесо от телеги и пригвождена к нему.

«Сосредоточься на деталях, – сказал себе Патель. – Ищи намеки на личность убийцы».

Чандра поднялась на сцену, и некоторое время они молча взирали на представленное им зрелище.

– Что известно о колесе? – спросил Патель.

Деревянное, порядком изношенное, железные валы ржавели без дела.

– Со старой гужевой повозки. Смотритель говорит, оно пролежало здесь лет пятьдесят, с тех пор как оперу свернули и здесь начали ставить пьесы полупрофессиональные труппы. На английском, каннада, тамильском… Шиваджи Ганесан поставил здесь «Гамлета». Тут повсюду свален реквизит, греческие колонны из папье-маше, драпировки, велосипеды, все что угодно…

Колесо было прислонено к дальней стене. На выцветшем бархатном полотне лежали пурпурно-красные цветы. Кадамбри упиралась стопами в пластиковый стул, словно стояла на нем. К ее левому предплечью была привязана веревкой тамбура, и представлялось, будто она держит ее. Правая рука поднята, средний и безымянный пальцы согнуты – вероятно, в стремлении придать ей облик богини, дающей благословение.

– Он сломал ей пальцы, чтобы оставались в таком положении, – сказала Чандра.

К кисти были привязаны несколько пальмовых листьев. Пателю вспомнились иллюстрации к древним легендам: Валмики диктует Ганеше текст «Рамаяны», и тот записывает на пальмовом листе обломком своего бивня. Скомканное пуховое покрывало возле ног, вероятно, призвано было прикрыть пластиковый стул. Патель присмотрелся. Или это перья?

– Мертвый набитый лебедь, – пояснила Чандра. – Топорная работа.

Шея была изогнута, голова и клюв зарылись в перья.

– Мы связались с парками и заповедниками в окру́ге и даже в соседних штатах – возможно, им что-то известно о пропавшем лебеде.

– Если это чучело, почему бы не обратиться в музей естественной истории? – спросил Патель. – Почему парки и заповедники?

– А ты возьми – и сам увидишь.

Патель обхватил лебедя ладонями и поднял. Это напомнило ему походы в ручной зоопарк в детстве. Ощущение перьев и шерсти иных теплокровных созданий. Разве только этот лебедь был мертвым, околевшим.