Холодное солнце

Патель вышел из ванной, вода еще стекала по его шее. Номер был втрое просторнее его собственного, а на кровати могли свободно улечься четверо. Голдблум сидел на диване, развалившись в обе стороны, заполнив собой все свободное место.

– Вы пойманы с поличным, приятель, – объявил Патель. – Лучше бы вам протрезветь и ответить на пару вопросов.

Голдблум таращился на него, как золотая рыбка. Не особенно удивленный, но раздражающе самодовольный.

Патель шагнул к дивану, ухватил министра за плечи и поволок в ванную, кряхтя от натуги. Впихнул Голдблума в душевую кабину, открыл кран.

Холодная вода ударила Голдблуму в лицо. Он давился, захлебывался и пыхтел, однако не сопротивлялся. Его шмотье с Сэвил-роу пропитывалось водой. Через какое-то время в выражении лица министра появились признаки жизни. Голдблум разделся, встал под душ, намылился. Патель оставил его одного, но встал у двери, стараясь держать гнев в узде.

Голдблум вытерся насухо, облачился в пахнущий жасмином халат и вновь занял середину дивана.

– Полагаю, вы узнали, что я был Бангалоре в ночь убийства, – проговорил он вновь тем чеканным голосом, какой запомнился Пателю с их встречи в аэропорту.

Сержант кивнул.

– Объяснитесь?

– Да, конечно. Хоть это и не укрепит мою репутацию крепкого парня. И наверняка подорвет впечатление истинно английской выдержки, какое я производил после развода, как бы уверенно ни справлялся с этим, с каким цивилизованным…

– Мне до жопы ваша репутация, – прервал его Патель. – Отвечайте на вопрос.

– Следите за языком, молодой человек, – сказал Голдблум.

Сержант не верил своим глазам. Министр доковылял до холодильника, достал бутылку виски, налил в два стакана. Вернувшись на диван, глотнул виски, почесал подбородок, вздохнул и начал по новой:

– А факт в том, что одиночество меня убивало, я отчаянно тосковал по Сабе. Могло показаться, что я в порядке, но это было не так. Я очень тяжело переживал расставание. А потом она так скоро сошлась с этим теннисистом… С таким молодым… И обручилась с ним. И, что хуже всего, она выглядела счастливой. Нет, мы не общались. Я следил за ее жизнью в газетах, в «Твиттере», в «Фейсбуке». Стыдно признаваться, но я создал фейковый аккаунт под именем одной ее знакомой в Лондоне. Знакомая связана с королевской семьей, так что Саба не проигнорировала бы такую заявку. Я скачал фотографию из интернета. Конечно, у нее уже был аккаунт, поэтому я просто изменил одну букву в фамилии. – Казалось, Голдблум был доволен своей изобретательностью.

– Что за имя? – спросил Патель, доставая блокнот и ручку.

– Таллула Спенсер, – ответил Голдблум. – Я написал через «э». Саба так и не заметила.

Патель записал имя.

– Я следил за каждым ее шагом. Проверял ее страницы в «Фейсбуке» и «Твиттере» за завтраком, обедом и ужином и еще раз перед сном. И заодно страницу еежениха. – Голдблум как будто сплюнул на последнем слове. – Таким образом я держал себя в узде и даже гордился тем, что могу этим ограничиться. Господи, это было ужасно… Я стал больше есть, чтобы подольше просиживать на их страницах и быть в курсе, если в это время кто-то из них обновит статус или опубликует очередной пост. Тогда-то и пошли слухи о моем здоровье. Просто потому, что я немного запыхался, поднимаясь по ступеням в Вестминстер, а рядом ошивался этот журналист из «Сан», будь он…

– Ближе к делу, – перебил Патель.

– Двадцать третьего я был в Дели. Сама мысль, что она так близко, в Бангалоре, а я ничего не могу сделать, сводила меня с ума. Я знал по «Твиттеру», что Саба участвовала в каком-то благотворительном приеме под эгидой местного политикана. И в своем статусе в «Фейсбуке» писала, как она запиналась, пока вела викторину для знаменитостей. А еще через несколько часов опубликовала фото криво припаркованной машины у своего дома. Между тем Фредди у себя на странице поместил селфи с членами команды по Кубку Дэвиса, благодарил спонсоров, какую-то там сеть отелей, за размещение на время зимних сборов… И там был комментарий: «Ты в Калькутте? Как насчет выпить?» Фредди ответил: «Ха-ха, только если сока. Заглядывай, я здесь до второго». Вот как, подумал я. Он оставил Сабу одну на Рождество. Конечно, она мусульманка, он индус, детей нет, и они в Индии, какое к черту Рождество…

Голдблум мрачно уставился на ковер. Патель ждал.

– Остаться на Рождество в Британии, когда все, от принца Гарри до моего швейцара, собираются семьями, едят гуся и играют в «Скрэббл»… Это было выше моих сил. Меня, конечно, приглашали из жалости тетушка Донна и дядя Роб, и кое-кто из друзей звал присоединиться. Я поддался мимолетному порыву. Позвонил тетушке и сообщил, что у меня поменялись планы и я не приеду.