Холодное время

– По-моему, – сказал Адамберг, рассматривая граффити, – в случае с Жаном Брегелем убийца вывел знак левой рукой. Этим объясняется нечеткость линий.

– Почему левой?

– Потому что правая была вся в крови.

– И что нам это дает? – спросил Ноэль. Человек поверхностный и агрессивный, к тому же мачо, он при этом был далеко не дурак.

– Дело в том, лейтенант, что случай Брегеля, не путать с Брейгелем, вписывается в нашу серию.

– Что еще за Брегель, который не Брейгель?

– Спросите Бурлена, это его слова.

– Когда слышишь “Брегель”, – объяснил Данглар, – поневоле думаешь, что речь идет о Брейгеле Старшем, фламандском художнике шестнадцатого века.

– Нет, – сказал Ноэль, – ничего такого поневоле не думаешь.

– Тоже верно, – согласился Адамберг. – Мордан, фамилия жертвы, фотография, род занятий?

– Анжелино Гонсалес. Профессор зоологии, преподавал в университете Лаваля в Квебеке, потом в парижском Жюссьё. Выйдя на пенсию, жил у сестры, но собирался купить квартиру в Бретани. Он бретонец.

– Анжелино Гонсалес – бретонец? – усмехнулся Ноэль.

– Заткнитесь, Ноэль, – просто сказал Адамберг и чуть было не добавил: “Вы-то сами откуда родом?”, но сдержался, поскольку в одно прекрасное рождественское утро новорожденного лейтенанта подобрали на заснеженном крыльце работники социальных служб. Прямо как в сказке, сказал бы Мордан, только ничего сказочного в этом, увы, не было.

– Какого рода зоологии? – спросил Вуазне.

– Он занимался птицами.

– Виктор говорил, что в их группе был специалист по гагаркам, – сказал Керноркян.

– Тут не уточняется, был ли Гонсалес орнитологом, – сказал Мордан.

– Исландия нас больше не интересует, – напомнил Меркаде.

– Совершенно не интересует, – подтвердил Адамберг. – Жюстен, проверьте все же его паспорт.

– Уже проверили, – сказал Мордан, – но его выдали всего восемь лет назад. В нем отмечены два полета из Франции в Канаду и обратно, и все.

– Исландия нас не интересует, – повторил Меркаде.

– Вот заладил! – сказал Данглар с легким раздражением в голосе.

– Нет ничего удивительного, – сказал Адамберг, – что Исландия то и дело всплывает у нас в мыслях. Перешлите фото Анжелино Гонсалеса президенту Общества. И Виктору тоже.

– Какого хрена, – сказал Данглар. – Виктору-то зачем?

– На всякий случай, – сказал Адамберг, поднимаясь. – Не волнуйтесь, белые скалы остались у нас далеко позади. Впрочем, боюсь, что наше путешествие в вечную мерзлоту Робеспьера окажется куда более леденящим душу.

Все разбрелись в разные стороны, одни отправились обедать в “Рожок”, другие к “Философам”, третьи удовольствовались сэндвичем на рабочем месте, как, например, Адамберг, которому было чем заняться – а именно дописать свою акварель.

Ответы не заставили себя ждать. Виктор сообщил, что “в жизни не видел этого типа, не имеющего ничего общего с любителем северных птиц”, а вот Франсуа Шато вроде бы узнал его. Но он попросил прислать другие снимки, чтобы убедиться в своей правоте.

Они назначили встречу на три часа в офисе Общества. Им, безусловно, было оказано доверие, правда при условии, что если с ними придет Вейренк, то непременно в головном уборе. И он послушался, прикрыв свою шевелюру черной кепкой с надписью “Париж” золотистыми буквами.

– У нас на складе ничего больше не нашлось, – сказал он. – И еще я одолжил у Ретанкур защитную куртку. Хорошо, правда? Я пойду следом за вами.

– Почему, что бы мы ни делали, – сказал Адамберг, – в нас все равно узнают полицейских?

– По испытующему взгляду, – хмыкнул Данглар. – Мы проявляем бдительность по поводу и без повода, мы подозрительны, уверены в собственной власти и всегда настороже. Все дело в феромонах, а внешность обманчива.

– Кстати, о внешности, – сказал Адамберг, – это вы, Данглар, сняли нас вчера в облачении депутатов восемнадцатого века и разослали картинки на мобильники всему уголовному розыску?

– Конечно. По-моему, мы выглядим весьма достойно.

– Вот все повеселились-то.

– Смех – это защитная реакция на сильные ощущения. Вы, кстати, очень всем понравились. Фруасси влюбилась в вас ровно в девять двадцать утра. Это поколебало ваш привычный образ, сложившийся у них в воображении. И у мужчин, и у женщин.

– Отлично, Данглар. А смысл?

– И нашим, и вашим.

Адамберг уже привык, что ему нечем парировать реплики своего помощника.

Глава 20

– Ей-богу, мне кажется, я его здесь видел, – сказал Франсуа Шато, изучив фотографии, принесенные Адамбергом. – Снимите уже кепку, лейтенант, – улыбнувшись, добавил он.

– Это Анжелино Гонсалес, – сказал Вейренк, сняв кепку и встряхнув волосами.

– Вам, лейтенант, не в революционном Конвенте надо выступать, – продолжал Шато, по-прежнему улыбаясь, – а в римском Сенате. С вас бы античный бюст лепить, вы бы имели там успех. Но извините, я отвлекся. Анжелино Гонсалес? Мне неизвестны их имена, я же вас предупреждал.

– Но вы наблюдаете за ними, – сказал Адамберг.