Холодное железо

– Чего они хотят? – Уто подалась вперед, тени разукрасили выпуклости и впадины ее черепа. – Зачем пришли?

Ваэрдинур обвел взглядом давно знакомые лица, покрытые бусинками пота, и облизнул губы. Если они узнают, что чужаки хотят вернуть себе детей, то могут потребовать, чтобы он отдал их. Призрачная попытка, но лучше такая. Однако он не собирался возвращать детей никому, даже под угрозой смерти. Лгать Собранию нельзя, но у Делателя нет запрета на полуправду.

– Чего хотят все чужаки? – ответил Ваэрдинур. – Золота.

– Может, нам стоит дать им золота? – Хирфэк воздел скрюченные руки. – У нас его много.

– А они захотят еще и еще, – голос Шебата был глух и печален. – Этот голод они не утолят никогда.

Повисла тишина. Все глядели на угли, шипящие и мерцающие в яме, на искры, плывущие и пляшущие в темноте, вдыхали сладковатый аромат пара прозрения, окутывавшего их.

Отблески огня скользнули по лицу Акарина, когда он кивнул.

– Мы должны отправить всех, кто способен держать клинок. Кажется, у нас есть человек восемьдесят, которые не пошли сражаться с шанка.

– И восемьдесят мечей на моих стойках. – Шебат покачал головой, как будто сожалел об этом.

– Мне не нравится, что Ашранк останется только со стариками и детьми, – сказал Хирфэк. – Нас теперь так мало…

– Скоро мы разбудим Дракона, – улыбнулся Алстэл.

– Скоро.

– Скоро.

– На следующее лето, – сказал Ваэрдинур. – Или летом позже. Но пока нам предстоит защищаться самим.

– Нужно прогнать их! – Акарин стукнул костистым кулаком по ладони. – Нужно спуститься в предгорья и выгнать дикарей!

– Выгнать? – фыркнула Уто. – Называй вещи своими именами. Все равно ты не пойдешь с оружием.

– Я достаточно ходил с оружием в свое время! Убейте их, если ты предпочитаешь такое название. Убейте их всех.

– Мы думали, что убили всех, но пришли новые.

– А что нам тогда делать? – издевательски поинтересовался он. – Принять в распростертые объятия на священной земле?

– Может, пришло время рассмотреть и такую возможность?

Акарин фыркнул с отвращением, Алстэл вздрогнул, будто бы услыхал богохульство, Хирфэк покачал головой, но Уто продолжала:

– Разве все мы не родились дикарями? Разве Делатель не учил пробовать для начала уладить дело миром?

– Да, учил, – согласился Шебат.

– Я не желаю это слушать! – Алстэл вскочил на ноги, хрипло дыша.

– А придется. – Ваэрдинур знаком приказал ему занять прежнее место. – Ты будешь сидеть, слушать и потеть, потому что здесь все сидят и слушают. Уто заслужила свое право говорить. – Вождь перехватил ее взгляд. – Но она не права. Дикари у озера Поиска? Сапоги чужаков на священной земле? На камнях, где ступал Делатель? – Остальные стонали от каждого нового вопроса, Ваэрдинур уже знал – они у него в руках. – Что нам делать, Уто?

– Мне не нравится, что мы принимаем решение вшестером.

– Шестерых достаточно, – возразил Акарин.

Уто видела, что их решение непоколебимо, вздохнула и неохотно кивнула.

– Мы убьем их всех.

– Значит, Собрание решило. – Ваэрдинур встал, взял с алтаря священный мешочек, зачерпнул благословенной земли Ашранка, теплой, влажной и живой. Насыпал ее в мешочек и передал Уто. – Ты говорила против, значит, тебе вести отряд.

Соскользнув с камня, она приняла мешочек.

– Я этому не рада.

– Не нужно, чтобы ты радовалась. Нужно исполнять решение. Приготовь оружие. – Ваэрдинур опустил ладонь на плечо Шебата.

Шебат неторопливо кивнул, неторопливо поднялся, неторопливо оделся. Пора его молодости миновала, и ему требовалось больше времени на все, особенно в тех случаях, когда сердце не лежало к исполнению приказа. Смерть сидела слишком близко от него, и он знал ее слишком хорошо, чтобы стремиться познакомить с нею других.

Покинув парилку, он ступил под сводчатый проход, когда прозвучал пронзительный и тревожный звук рожка: «К оружию, к оружию!» Молодежь бросала все дела и выбегала в ночь, собираясь в поход, целуя на прощание родных и близких. Их было не больше шестидесяти, за исключением стариков и детей. Таких же дряхлых, бесполезных и сидящих рядом со смертью, как и он.

Шебат прошел мимо Сердцедрева, ласково похлопав его. Надо бы с ним еще поработать. Поэтому он вынул нож, внимательно присмотрелся и снял тоненькую стружку. Это сегодняшнее изменение. Завтра, возможно, будет другое. Он задумался, сколько людей трудилось здесь до него и сколько будет работать после его смерти.

Он ушел в подгорный мрак. Тяжесть скал давила на плечи, дрожали огоньки масляных ламп, бросая отсветы на заветы Делателя, высеченные на трижды благословенном металле и установленные на камнях. Шебат ковылял, подволакивая больную ногу, в оружейный зал, и эхо его шагов звучало в тишине. Старая рана. Старая рана из тех, что не заживают никогда. Слава победителя живет краткий миг, а раны остаются до конца. Хотя он любил оружие – ведь Делатель учил почитать металл и искусно сделанные вещи, но выдавал его без особой радости.