Холодные глаза

Номер совсем не изменился. Те же две светящиеся лампочки из четырех. Тот же телик, тот же диван, выход на маленький балкон. Прибавился только какой-то советский вентилятор. Про существование кондиционера владелец сего пристанища, наверное, до сих пор не слышал. Зато я точно знал, что в течение этих пяти лет сюда кто-то заселялся, потому что мусорное ведро было полно, а в унитазе я обнаружил плавающий окурок. Еще чуть-чуть – и аплодисменты за сомнительные достижения станут моей привычкой.

– Ждать звонка Салима, – напомнил я себе указание Заура.

Сон начал одолевать меня почти сразу, стоило сесть на диван. Разок-другой я задремывал, но быстро приходил в себя. При всех минусах моего опыта пребывания в этом селе один плюс я все-таки нашел, хоть он и вытекал из минуса: я научился понимать, когда лучше не засыпать. Я научился понимать, когда ко мне подкрадываются кошмары. Да, я не всегда мог это проконтролировать, и утренний сон в машине был тому доказательством, но сейчас, конкретно сейчас, я понимал, что успешнее смогу обманывать себя, пребывая в сознании. Обманывать себя, говоря, что я ни при чем. Что, скорее всего, Заур и так посадил бы Гасана и его отца. Хотя это не так. Это я привел полицию в тот дом. Окей. Тогда можно обманывать себя, говоря, что они виновны, они убийцы, во всяком случае они причастны и определенно что-то знали. Этот фокус моя совесть еще принимала, хотя напоминала, что ее терпение не вечно. Совесть жаждала доказательств, и если я не мог их ей предоставить, она готова была спустить цепного пса, который будет кусать меня всякий раз, как я закрою глаза. Я сказал себе, что они так или иначе должны были сесть за сокрытие информации, возможно даже, как соучастники. И я не виноват в суициде. За соучастие в таком деле Гасан получил бы минимум десять лет (а он получил пожизненное), так что так или иначе через пять лет он убил бы себя. Он виновен и должен был понести наказание. Оставалось понять, в чем конкретно он был виновен.

Через час мозг, догадавшись, что я отбиваюсь от сна ожиданием звонка, дал мне понять, что он на это больше не ведется. Мне пришлось походить по комнате, затем выйти на балкон и подышать свежим воздухом, но долго я там находиться не смог – вспомнил о трагической судьбе охотника Али, с которым мы успели познакомиться, стоя вот так, рядом, на своих балконах. Я умылся холодной (тем более что другой все равно не было) водой, но глазам хоть бы что. Единственным и, если уж на то пошло, приятным способом отбиться от сна хотя бы еще на полчаса был душ. Но, сняв рубашку, я вспомнил о том, что прятал под ней один украденный предмет, показавшийся мне чрезвычайно интересным. Признаться честно, я просто не удержался и унес его из дома Хабиба с собой. Мне пришлось пойти за ним в машину.

Вернувшись в номер, следующие минут пять я боролся с собой, прежде чем заглянуть в дневник Кумсият. Дневник – это сакральное, личное. Это часть жизни, о которой, вполне возможно, не знал никто, кроме автора. Автора, который умер. Мне хотелось думать, что я забрал его как нечто ценное, что поможет мне раскрыть преступление, но это не совсем правда. Не знаю, о чем я думал, когда уносил его. Я даже не подумал, как буду его возвращать, хотя, конечно, был уверен, что верну, так или иначе.

– Ну ладно, – сказал я себе наконец и со вздохом медленно открыл эту толстенную, исписанную вдоль и поперек тетрадь – мир младшей дочери Хабиба.