Холодные глаза

«Ты убил семью Хабиба. Трех его дочерей. Подставил Али, украв его нож. Убил троих полицейских. Ради чего? Месть? Честь? Яхь, как сказал Муртуз? Если и так, то ты мог убить только Хабиба за то, что он обругал, избил и унизил твоего сына. Если ты считаешь, что твой поступок равноценен его поступку, если ты считаешь, что этого от тебя требуют законы гор, то ты мог убить только его! И, может быть, кто-то и посчитал бы тебя истинным горцем, защищающим честь семьи, но нет – это история не про честь, даже если Муртуз так думал. Это про болезнь, про психику. Про желание одного конкретного психа убивать. Ты не горец, ты больной трус! Ебаный трус! Который шел из комнаты в комнату и убивал девочек! Не потому, что того требовали обычаи, а потому, что тебе нравилось их убивать! Потому что тебе нравится убивать беззащитных девочек! Тебе нравится смотреть, как они отчаянно отбиваются, но и ты, и они – вы все понимаете, чем это закончится! Что на десятом, двадцатом, на тридцатом ударе, как с Кумсият, она просто перестанет отбиваться, сдастся и ты утолишь свою жажду убийства. И твое возбуждение перерастет в удовлетворение. Потому что ты просто извращенец, и все. Да, я промахнулся, обвинив не того человека, да, я убил твоего сына, но и ты тоже в этом поучаствовал. Ты завернул нож в окровавленную одежду Карины и отдал его сыну как доказательство того, что его честь защищена, и этим самым подставил его окончательно».

Потом я положу перед ним тот самый нож с его инициалами, нож, который тоже отчасти привел нас к нему. Затем он набросится на меня со своим новым, не познавшим человеческой плоти ножом, а я нажму на курок, и произойдет то, что произойдет. Чем бы оно ни закончилось, рано или поздно с подачи Заура полиция придет сюда и найдет наши тела. Либо найдет кого-то из нас, попивающего чай, в то время как тело второго будет гнить где-нибудь под землей в радиусе километра. Кончина, которую мне несколько раз обещал Заур.

Таков был план все эти годы. Хороший план, прошедший проверку временем. Но вместо этого я сунул руку в карман куртки и вынул предмет, который мы оба хорошо знали, но, в отличие от него, я не остановился на последней записи Кумсият, а для интереса заглянул и в самый конец.

Открыв последнюю страницу дневника, я перевернул его и положил перед убийцей. Из-за него Кумсият так и не дописала дневник и потому не прочитала оставленное ей сообщение.