Холодные глаза

– Это секрет, – сказал он, поднимаясь. В его руках была сумка, какие носят на животах торгаши на рынках. Он раскрыл молнию и вынул оттуда целую пачку фотографий. – Я люблю фоткать, как ты, – объяснил он и принялся копаться в фотографиях. – Я хорошо фоткаю.

Я смотрел на то, как старательно он пытается что-то найти, а потом поднял глаза и еще раз оглядел комнату. Наверняка Гасан не понимал, как все это смотрится со стороны. Парень заводит незнакомца в комнату, полную ножей, в то время как в километре отсюда некто покромсал целое семейство. Но это стало выглядеть еще страннее, когда я сказал:

– Ты любишь ножи? У тебя тут много… – а он в ответ протянул мне фотографию девушки.

Я заметил, что на его пальцах с внешней стороны много маленьких шрамов. Будто над ним с детства издевались, либо он делал это сам, а может, руки случайно попали в какой-то станок. Потом я посмотрел на фото и не сразу понял, кто это, но, когда повернул снимок к свету, узнал старшую дочь Хабиба. Она шла по улице недалеко от своего дома. Точнее, даже не шла, а стояла и смотрела почти в объектив. Я не сказал бы, что она позировала, может быть, он просто подбежал к ней и сфоткал ее. Самое главное, что я держал фотографию в руках, и, судя по снегу на фоне, она была максимум недельной давности. Как эксперт в области детективных книг и сериалов, я сказал бы, что раскрыл преступление, но, скорее всего, отсюда живым не выйду, и в конце этого фильма Заур (предварительно застрелив виновников) найдет мое тело, погребенное за домом, и со вздохом скажет: «Говорил же, уезжай, дурак».

– Кто это? – спросил я и аккуратно сделал шаг в сторону своего телефона.

– Карина. Она теперь уже мертвая, – сказал он грустно.

«Тебе ли не знать?» – подумал я.

– Мы с ней были вместе.

– Вместе? Дружили?

– Да. Вместе. Я хотел жениться.

– Понятно, – грустно выдохнул я и сделал еще один шаг.

Он протянул руку, и я вернул фото.

– Теперь она мертвая. Ее убили ножом. У меня тоже много ножей, – сказал он и указал пальцем на стену с ножами.

– Да, я вижу.

– Этот мой любимый, – продолжил он и направился к стене.

Я попытался схватить телефон, но он уже развернулся и показывал мне один из ножей – мощный, с широким лезвием, позолоченной рукоятью и зубцами на тупой стороне. Я прикинул, что он вполне мог быть орудием убийства.

– Дада не дает этот. Он дорогой. Хороший.

– И острый, – бросил я, разглядывая направленное на меня холодное оружие.

– Очень острый. Дада его берет иногда. Вот, даже кровь есть. – Гасан развернул нож и показал конец рукоятки, где красовался мазок крови.

Я мог бы обрадоваться тому факту, что убил трех зайцев одним выстрелом: убийца (скорее всего отец), орудие и чья-то кровь – я нашел все разом. Джекпот. А вот кто найдет меня?

– Понятно. А когда ты видел ее в последний раз?

– Дада сказал не говорить про нее никому. Я тебе сказал, потому что ты тоже любишь фото. И я люблю.

– Да, я очень люблю. Фотоаппарат в машине. Может, я пойду, принесу его? Он у меня очень крутой. Профессиональный и дорогой.

– Мой тоже хороший, – заметил он.

И в этот момент я услышал скрип, который недавно издавал сам, стоя у входа в дом. Из прихожей послышалось:

– ***** ***** ***. – Это был слабый голос старца, он что-то сказал о двери, которую я предусмотрительно оставил открытой. А потом спросил, с кем сын говорит.

Гасан вышел в коридор, и в этот момент я схватил свой телефон.

– ***** фото ******* **** ** Арсен, – услышал я голос Гасана.

Настал момент показаться перед хозяином дома и предполагаемым убийцей. Теоретически я мог бы вышибить плечом дряхлую раму окна, благо на мне была теплая куртка, и нырнуть туда. Мой школьный учитель по физре удовлетворенно кивнул бы мне за этот фокус. У него-то я и на детского легкоатлетического козла запрыгнуть не мог.

Дедушка Муртуз медленно шел в мою сторону. Прищурившись, он смотрел на меня. Выглядел дедуля уставшим, изможденным и немного неухоженным: седые волосы разной длины торчали из-под меховой шапки, одежда потрепана. Я прикинул, что коль скоро соберусь бежать, если слегка толкнуть его плечом, он точно безвольно повалится на пол. Его сын, как мне теперь казалось, особой угрозы тоже не представлял. Это был просто парень, следующий командам отца (кстати, годившегося ему в деды), и раз папа велел не говорить о том, что прирезал четырех человек в километре отсюда, сын предпочел об этом умолчать. Готовый в любую секунду сорваться с места, я был уверен, что у меня все получится, но моя уверенность улетучилась, когда я пригляделся к рукам Муртуза. Они не дрожали, как мне обещали люди, знавшие молчаливого дедушку. Руки вполне крепко держали молоток и зубило, заостренное на конце. Нависла самая мрачная в моей жизни тишина. Хозяевам было нечего скрывать. Никаких дрожащих рук, никакого слабоумного мальчишки. Все маски сброшены. Теперь были только они и готовая обмочиться со страху жертва.