Холодные глаза

– Мы на самой ранней стадии. Через четыре месяца будет ровно пять лет. Я как раз вернулся в село, чтобы написать об этом. Если вы не против, я бы… не знаю даже, мне как-то неудобно. Я могу осмотреть дом? Сделать пару фотографий? Они и так есть в сети с того ужасного дня, но я хочу посмотреть, каким был дом до. Ну или какой он сейчас…

– Понимаю, но это как-то… Даже не знаю. Мне кажется правильным то, что вы делаете, но это… Это женские комнаты.

– А, да, конечно. Я не собираюсь копаться в шкафах, я просто хочу взглянуть на все в целом. Сделать пару фотографий, не для публикации. Чтобы потом описать в статье. Я вам покажу все, что сфотографирую.

– Ну хорошо, – согласилась она и, пока мы шли от ворот к дому, прослезилась.

Я вошел за ней в дверь. Мой план заключался в том, чтобы попасть на второй этаж, в комнату старшей сестры. В отцовской комнате мне искать было нечего, так как полиция вынесла и изучила все, а до комнат девушек руки у них не дошли. Ведь никто не стал рассматривать другие мотивы преступления, кроме профессиональной деятельности отца. А когда мы сделали то, что сделали, все просто согласились с тем, что убийцами могли быть Муртуз и его сын. Суть конфликта была ясна: они пришли свататься к старшей дочери, в ходе «переговоров» что-то не заладилось, и Хабиб погнал их со двора то ли палкой, то ли веником. Эти события в совокупности с тем, что нашел я, выглядели неопровержимым доказательством вины. Дело было закрыто, а комнаты девочек остались почти нетронутыми. Из материалов дела, которые все-таки до меня доходили (сам я ни разу к нему по своему желанию не возвращался), я знал, что гаджеты, компьютер, все самое очевидное было изучено, но что-то могло сохраниться. Я должен был найти хоть что-нибудь. Таков был план. И он разрушился уже через секунду после того, как я оказался в прихожей.

Удивительно работает мозг, подумал я в тот момент, когда какой-то внутренний заряд ударил вначале в левую руку, а затем отрикошетил в голову. Я будто вернулся обратно в худший день моей жизни. Я опять был там. На меня вновь смотрели безжизненные глаза средней дочери Хабиба. Ее каштановые, почти золотистые волосы стекали по ступенькам вместе с густой кровью, собравшейся бордовой лужицей на деревянном полу прихожей. Неконтролируемо я взглянул в угол, куда отлетел когда-то ее телефон.

– Что-то случилось? – спросила Маликат.

– Нет, – ответил я, пытаясь распрямить скрутившиеся в судороге пальцы. – Я просто вспомнил тот день. Я был здесь в то утро. Меня попросили сфотографировать… ну, то, что случилось. Извините, что я так заявился.

– Ничего. Я тоже была тут. Полицейские закрыли мне глаза рукой, чтобы я ничего не видела, и провели туда. – Она указала на угловую комнату, из которой в тот день слышался почти что вой. Этот звук еще не раз возвращался ко мне в кошмарах. – Мы были там с мамой. Вы делаете хорошее дело, – сказала она и по-доброму улыбнулась. Точнее, попыталась искренне улыбнуться.

– Все такое чистое, – прокомментировал я.

Дом был буквально вылизан, будто подготовлен для заселения семейства.

– Мы стараемся прибираться тут раза два в неделю. Родственники. По очереди. Комната Хабиба дальше по коридору. Полиция там все обработала. Забрали все, что казалось подозрительным.

– Хорошо, может, сразу наверх?

– Да, – ответила она и пригласила меня пройти первым вверх по лестнице, но я не мог встать на первую ступеньку.

Я замер, понимая, что со мной что-то творится.

– Секунду. – Я вынул телефон, будто мне нужно было что-то срочно там посмотреть, но в действительности пытался совладать с надвигающимся приступом паники.

В тот момент, когда меня с головы до ног охватил озноб, я уже стоял на нижней ступеньке, затем на второй. Каменные ноги с трудом отрывались от поверхности, сгибались в коленях и поднимались на следующую ступень. Оказавшись на пятой, я обронил телефон.

– С вами все хорошо? – спросила она. – Вы побледнели.

– Да, я просто… – попытался ответить я, но не смог облечь мысли в слова. – Сейчас… – Я аккуратно присел прямо на ступеньку и опустил голову так, чтобы не было видно лица.

Я боялся, что мое состояние испортит все дело, и одновременно пытался наладить дыхание. Пальцы рук моментально стали мертвецки холодными. Маликат потерялась из виду то ли из-за того, что отошла, то ли из-за того, что в глазах потемнело, но потом передо мной вдруг оказался стакан с водой. Я отпил немного и принялся оправдываться:

– Спасибо. Извините…

– Ничего, – перебила она меня. – Я думаю, вам надо отдохнуть. Придете в следующий раз.

– Я скоро уезжаю. Мне нельзя в следующий раз, – сказал я с нотками взволнованности.

Маликат посмотрела на меня непонимающе.

– Извините, мне очень важно это сделать. Сегодня.

– Я понимаю, это хорошее дело, но это просто статья. Сколько бы вы ни написали хороших слов, вы их не вернете, – сказала она.

Я поднял глаза и опять увидел мягкую улыбку и влажные от слез глаза. Эта женщина будто соболезновала мне, будто пыталась помочь мне примириться с потерей моих близких, а я ничего не мог ей ответить.