Холодные зори

…В цех Василий вбежал после звонка и, не раздеваясь, стал на свой пост у распределительного щита. Неподалеку по каким-то своим делам крутился Низов.

Слыхал Василий от него, Масленникова, как ловко обманывал приставленного шпика один из революционеров-подпольщиков с их Волжских заводов.

На глазах у рыжего жандарма, подосланного к ним под маской нового рабочего, выхватил он как-то торчащую из кармана своего товарища по партии газету (о том, что тот «не заметил» этого, было условлено заранее).

— Отдай газету! — набросился его друг на рыжего. Тот гогочет, зная, у кого газета. А подпольщик незаметно вложил в газету товарища пачку прокламаций. Настало время признаться в «розыгрыше». Смеясь, отдает он теперь газету «с начинкой». И все трое гогочут — сыщик над «разыгранным», а друзья — над ним.

Так вот, носил свои прокламации этот подпольщик в специальном узком мешочке, прикрепленном в одном из рукавов. Сыщик пошарит-пошарит в карманах пальто, а заглянуть в рукав не догадается.

И Василий сложил теперь свое пальто так, что изнанка одного из рукавов с порванной подкладкой осталась открытой взгляду любого первопопавшегося, а за подкладку засунул листок с напечатанными правилами найма на Волжские заводы — и так, чтобы торчал лишь уголок бумажки, очень смахивая на прокламацию.

А сам отошел от щита в глубину зала электростанции. Пробегал Филя Колокольников, глянул на пальто, увидел торчащий листок, сложил пальто так, чтобы закрыть рукав, и побежал озабоченный — видно, разыскивать неосторожного Василия.

А Василий тут как тут — вновь пальто свое сложил по-старому, чтобы листок виден был. И опять укрылся в глубине зала. Мимо проходил Низов, выхватил листок и, не читая, понесся с ним в конторку Павла Александровича. Вылетел оттуда красный, подбежал к пальто и сунул бумажку снова за обтрепанную подкладку рукава.

Застучали башмаки по лесенке, спускается в зал Павел Александрович, а Василий тут как тут, у щита стоит на своем месте.

— Что за черт, а мне сказали, что Адеркин оставил щит без присмотра.

— Здравствуйте, Павел Александрович! Как так можно — стою на посту, как часовой на мосту.

— Все шуточки, Василий, — а правила найма на работу зачем вам понадобились вдруг?

Василий, вежливенько потупив очи, ответил:

— Так ведь хотелось вам, Павел Александрович, приятное доставить, несут прокламацию мою показывать, ан это дозволенная и разрешенная и хозяевами, и цензурой «служебная инструкция». «Взялся за ум», — скажет мой начальник. И ему приятно, и мне честь…

— Тогда-то, Егор Евлампиевич, я и дал Василию Адеркину свое поручительство в партию, а ты меня в этом ноне поддержи…

…Сидит по-прежнему на дубовом пеньке над Волгой-рекой патриарх рабочей слободки. Сидит свободно, с прямой спиной, не сутулясь по-стариковски. Волосы с сединкой крутой волной на голове с открытого лба к затылку расчесаны. Борода рыжевата, окладиста. Сидит, раздумчиво смотрит на текучие воды родной реки. «Вечерняя зорька холодна и ознобиста», — подумалось старику. Медленным движением тыльной стороны руки погладил свои пышные усы, выбросил остатний кончик до предела выкуренной цигарки. Начал новую вертеть. А думы вновь о делах.

Вот уже две недели, как Адеркина приняли на комитете в партийные ряды. И впервые нынче ушел он самостоятельно на ответственную связь. «Ранние зори холодны. Впрочем, может быть, в этом они сродни зорям вечерним», — еще раз подумал об этом Егор Евлампиевич и решительно поднялся с пенька. Пора уже. Ныне у Кочурина соберутся. К нему и Адеркин, дай-то бог, должен прибыть к тому же часу с задания: материалы доставить. Ну, а еще через час-полтора после того и заседание можно, стало быть, начинать.

9. ИСТОРИЯ ТРЕХ ЛИСТИКОВ ПАПИРОСНОЙ БУМАГИ

Василек впервые видел такие большие цельные стекла в высоких оконных рамах без единого переплета. Они поблескивали на утреннем солнышке. Особнячок был о двух этажах, не так уж и высок, на видно, что жили в том доме просторно. Занимал его не генерал-губернатор и даже не шеф губернского жандармского управления, но все же лицо во всей губернии весьма известное — ученейший юрист Людвиг Леопольдович Фриденштерн, присланный из самого Санкт-Петербурга. И стоял он во главе губернской адвокатуры.

Затаясь в проеме дубовой калитки деревянного домика напротив особнячка, Василек глаз не спускал с парадного подъезда адвокатского дома.

И только отворились двустворчатые дверцы, выпустив на улицу двоих — среднего росточка приземистого и широкоплечего курчавого мужчину в пенсне и полную, со вкусом одетую рыжекосую девицу с небольшим кожаным саквояжиком в руке, Василек покинул убежище и, перебежав улочку, скрылся на другой, параллельной. Отсюда он спокойно пошел на условленное место.

Молодые люди оживленно беседовали, не замечая субъекта в гороховом пальто: он увязался за ними сразу, как только они сделали первые два-три десятка шагов по тихой улочке.