Холодные зори

Мысль о радостном, солнечном времени издревле жила в народе, от одного поколения простых людей к другому перелетала мечта о мужицком счастье.

Иначе чем объяснить, что самой большой и страстной мечтой Маринки с детства было дойти до другого края леса, куда прячется солнце, и заглянуть за край земли — не потухает же в самом деле оно, как свечка. Горит же где-то! Только бы разик взглянуть, как это оно ночью горит — такое ли огненно-жаркое, круглое? Или, может, остывая от соприкосновения с землей, как луна, холодным становится и не печет. А скорее всего, еще более накаляется, да оттого, что тут же остывает, начинает из белого делаться красным — потому и горизонт весь перед закатом такой, словно кумачи развешаны. Но сколько и других красок в закате, да и в восходе — и желтая, и золотисто-голубая, и оранжевая, и фиолетовая. Видно, солнце, когда прячется за лесом или под край земли уходит, и впрямь, как радуга, рассыпается на разные цвета. И каждый из них один на другой накладывается, застя солнечный свет. Оттого и темно на земле становится.

Надо, обязательно надо успеть дойти до другого края леса, где солнышко спать ложится. Только вот ноги помеха. Разве на таких далеко подашься? Не на неделю же из дома уходить? Дедушка с бабусей иной раз всю ночь работают на помещичьем поле, домой не приходят. А в лес без спросу пойдешь, до колотушки доходиться не долго — куры не кормлены, гуси и свиньи не поены. Хороша хозяйка!

А хозяйке уже восьмой годок.

Горько плакала девочка, когда узнала о внезапной смерти в далеком городе своей матушки. Отец был на заработках в той же первопрестольной Москве и почему-то вестей о себе не подавал. Брат Гриша нянчил теткиного сына в их же уезде, а Маринка по-прежнему жила на лесной заимке у бабушки с дедушкой.

Только хозяевать в доме стал к тому времени молодой работящий мужик дядя Митяй. Пришел он в семью примаком, едва исполнилось пареньку шестнадцать. Дедушка просватал тогда за него свою четырнадцатилетнюю дочку Фросю. А иначе и нельзя было бы жить. В один год у деда Силантия погибли два сына. Землю же делили по мужикам. Сразу отобрали два надела. А на один дедов надел впятером — бабушка, Фрося, Маринка с братом да сам дед — не прокормиться.

Вот и пришел в их дом молодой работник Дмитрий Курсанов. Еще ранее того дедушка вынужден был отвезти Маринкиного братика Гришу в Витебск к средней своей дочери Паше Бурновой. Там он за ее меньшим приглядывал.

Хлопотать о Фросиной с Дмитрием свадьбе пришлось там же, в уездном городе, у самого архиерея. Еле уговорил дед высокую духовную особу дать разрешение женить зрелого подростка на девочке. Хороший, породистый хряк, отданный отцу благочинному Серапиону, приходскому священнику, за то, что взялся уладить это дело у самого владыки, да слезы горькие помогли беде. С тех пор и вошел Митяй в дедушкину семью. Дали ему надел, как мужику, да еще один — третий надел — стали они с дедом арендовать у помещика исполу.

Не легкое это дело — аренда землицы у барина.

Все от него зависит, от его соизволения и милости.

Оказывается, не одна есть земля, по которой привыкла ходить Маринка, исполняя свои нехитрые обязанности пастушки.

Земли есть самые разные. Коли березняк порубать, на дрова разделать, а что осталось — сучья там, листву, выкорчеванные гнилые пеньки — собрать в кучи и сжечь, получается  л я д а. По пожогам хорошо сеять рожь. Два года кряду будет хороший хлеб, а потом  п о л я д к и  оставят зарастать травами для покоса и выгона скота.

А есть  о б л о г и. Это пахотные, полевые земли, только запущенные. Их трудно драть-пахать-бороновать, зато ладный ленок вырастает.

Но такую землицу потруси немного навозцем, и после льна снова будет хороший урожай хлебов, не хуже, чем на мягких землях.

А мягкие земли как раз и есть та основная пашня, которую из года в год обрабатывают. Сколько одного навозу туда кладется, почитай, десятки возов на одну десятину!

Есть еще и просто  п у с т о ш и — бросовая земля.

— О т р е з к и  нас душат, — жаловался дед. — Своей землицы с гулькин нос, а вокруг земля, отрезанная от нас по государеву положению в одна тысяча восемьсот шестьдесят первом году. Это или барские пахотные земли, или его же, барский, лес. Есть и барский выгон, а для нашей скотины выгона нет…

— А где же мы свою скотину пасем, дедуля? — спрашивает его как-то Маринка.

— От то-то и дело, что на барских выгонах, — ответил дед Силантий и тяжело вздохнул.

Дядя Митяй вышел из-за стола. Маринка забилась в уголок кровати за теткину спину.

— Силов инда нет никаких этот выгон обработать, — сказал в сердцах Дмитрий. — Ить как… Свой хлеб сеять приспело. А за долги по выгону — иди на барское поле. Свой хлебушек сыплется, а все мужики и бабы — из Спиридонок ли, из Старинников ли — гнут на барина; его урожай убираем вроде бы  т о л о к о ю  — ну, щец с хлебом поставят, иной раз и водочкой побалуют… А только сваво хлеба не жди, не уберешь и половины. Весной опять к барину на поклон. И теперь не только выгон — и должок свой отрабатывать будешь.