Холодные зори

Все теперь будто вновь расцвело вокруг. Весело щебечут птицы, солнышко залило своим теплом и хуторок, и опушку леса, и разнотравье душистых лугов. Тихо и ласково шумят придорожные ветлы, мирно и звонко журчит ручеек. Кажется, что радости нет границ.

И все-таки, когда проезжали мимо Чертова глаза, перекрестила Маринка свою куклу, чтобы не унес ее дедушка домовой, не уволок черт смурый, с рогами, в свое страшное болото.

— Глупышка, ей-бо, — заметил ее замешательство дядя. — Да то ж не черт или леший-домовик таскает кукол твоих. Не кажи ее подружкам — целее будет!

Да где там! Вот уже бегут гурьбой маленькие хуторянки. Ну разве можно пропустить такое редкое событие: не каждый день приезжает молодой горожанин.

— Эвона, глянь, сестрицы, у Маришки опять новая кукла!

— Счастливая наша сиротка… Ишь, братец-то как прынц выряжен.

— А кукла-то, кукла! Девоньки! Личико беленькое, а щечки как ягодки!

— Вишь, подружки! Платье-то лазоревое. А крапины-то, крапины, что твои ромашки, куда там, еще ярче цветут!

У товарок по заимке от зависти глаза блестят.

На другой день настал большой девичий праздник, так называемый «семик», то есть седьмой четверг после пасхи, за три дня до троицы. В этот день по стародавнему обычаю девушки и девочки срубают макушку березки, украшают ее разноцветными ленточками и идут с нею в лес, в поле, а затем бросают в реку. Но там, где нет реки, ее зарывают в землю.

Ходили подружки-девчонки и на этот раз в лес с разубранной в ленты березкой. Была там со своей новой куклой и Маринка. И когда начался обряд похорон, уговорили Маринку вместе с березкой захоронить на время и куклу.

— Не плачь, несмышленая, — увещевали ее сестрицы Смычковы. — Придешь завтра утром, разроешь холмик — и бери свою куклу, нынче ж — схорони в лесу: порядок такой…

А когда наутро пришла Маринка на это место, не было там ни холмика, ни ее куклы: в разрытой ямке лежала лишь одна пожухлая березка.

Горькая обида сдавила Маринкино сердечко.

Лучше бы поплакать. Но слез не было.

2. В ПОИСКАХ КРАЯ ЗЕМЛИ

Был тот вечерний час последнего летнего месяца, когда природа как бы задумывается: что же делать дальше, хватит ли на сегодня солнечного тепла и яркого света? А потом, сразу решив, что хватит, начинает быстро тушить солнечный свет, словно торопится наверстать упущенное в раздумье время. Налетает порывистый холодный ветерок, проветривая землю после душного и яркого дня.

Девочка, закутанная в длинную бабушкину кацавейку, спешила к лесу. Она догоняла солнце. Сегодня она должна во что бы то ни стало дойти до того места, где кончается темный бор и открывается край земли, за который, наверное, и прячется небесное светило.

В берестяном туеске под кофтой, на тесемке, перекинутой через плечо, лежала краюха хлеба, посыпанного солью, вареное яйцо, большой мосол с еще не совсем объеденным мясом.

Далеко впереди, то обегая кустик или пенек, то скрываясь в лощинке или останавливаясь в ожидании маленькой хозяйки, бежал пес Кудлай, верный Маринкин дружок и защитник.

Давно ли дедушка принес его на заимку. Псу было очень худо. На помещичьей охоте ему перебили лапу, а когда пес, истекая кровью, запрыгал на трех уцелевших, один из егерей так исполосовал его арапником, что бедняга не смог уже самостоятельно добраться домой. Тут вот и пожалел его Маринкин дед: укутал в дерюжину и принес на руках к себе.

Выхаживала больную собаку Маринка. На глубокую рану прикладывала листья столетника да тряпочки, смоченные каким-то особым лечебным отваром из диких трав, собирать которые для всяческих нужд ее бабушка была лучшая в округе мастерица.

В помои от обеда, которыми кормили больного пса, бабушка тоже добавляла свои лечебные смеси. Раны затянулись, Кудлай окреп. Слегка приволакивая залеченную лапу, двинулся он теперь в дальний путь вместе с маленькой хозяйкой.

Видно, какой-то веками выработанный собачий инстинкт заставлял Кудлая быть впереди, чтобы вовремя предупредить человека о грозящей в лесу опасности — змея ли ползучая вывернется, или коварный зверь лесной набежит, А Маринка и не думала об этом. Да и не была она никогда еще далеко в лесу и диких зверей знала разве только по дедушкиным рассказам. Правда, лисиц, известных охотниц на кур, не раз отпугивала Маринка, если те осмеливались подходить ко двору. Доводилось видеть ей и волков.

Хуторок Спиридонки стоял на поляне среди густого смешанного широколистного и хвойного леса, который тянулся более чем на тридцать верст, до самого центра уезда… Если же пойти назад, в сторону губернского города на большой реке или в сторону Брянщины, там и вообще леса немереные.

К деревенским, крытым соломой дворам лес примыкал так близко, что волки очень часто, особенно зимой, подходили к самым воротам. Не однажды в темные осенние вечера, когда не жгли лучину, доводилось Маринке видеть сквозь маленькие оконца своей хаты, как в черной дали, на гумнах, яркими зелеными огоньками светились волчьи глаза.

Зимой волчье завыванье слышалось даже в избе. Иной раз они забирались по наметанным сугробам снега за дворами на крыши хлевов и амбаров.