Холодные зори

Снимает она быстро кофточку, а под нею толстый вязаный шерстяной жилет. Сбросила Фруза жилет и снова кофточку надела. Теперь пришла очередь вернувшемуся Ройтману подивиться — похудела клиентка, да так, что и впрямь Маринкина мерка ей впору пришлась.

Маринка узнала от Фрузы, что та хотела бы и сама научиться шить. Машинка у матери есть, доверяют Фрузе подбить простынку или сшить наволочку, а вот даже простенького платьица собрать да стачать не умеет.

И затащила Маринка Фрузу к себе домой, начала обучать сначала простому — шить ночные сорочки, простенькие блузки. Побывала Маринка и в домике, где жила с отцом и матерью Фруза. Ее отец был плотник-корабел, работал на внутренней опалубке судов, а мать вела домашнее хозяйство.

У Фрузы было много подружек, с которыми выросла она тут, в поселке. И с ними не преминула познакомиться Маринка. Многие уже были, что называется, девки на выданье, да вот пока еще подходящий маменькам человек не подвернулся.

И на этот раз Маринку выручил братец. Куда как завидный он был кавалер — и на инженерной должности, не пьяница, не мот, а семьянин, главное же — холост. Охотно отпускали мамаши своих девчонок к Борисовым. И те были довольны: здесь всегда собиралась молодежь, пели, играли на гитаре, на мандолине, пили чай с вареньем и домашними лепешками, а то и с пирогом. Но больше всего молодых девиц привлекали танцы. Немало случалось в этом доме кавалеров. Словом, бывало весело. Стал изредка захаживать на эти вечеринки даже полицейский ротмистр, начальник охраны завода, Приглянулась ему пухленькая, носик пуговкой, смешливая круглолицая блондиночка Зина Рокотова, дочка мастера из вагонной кузницы. Так, провожая, и увел он ее однажды из этого дома, женился, и больше, ко всеобщему удовольствию, полицейские чины сюда не наведывались.

Но сам факт столь выгодного знакомства, завершенного шумной свадьбой, придал в глазах обывателей особую респектабельность и дому Борисовых, куда некоторые из них за честь почли бы быть допущенными.

Словом, жизнь в городке на Волге у Марины вроде бы вошла в нормальное русло. А вот поиск цели жизни и своего места в ней как бы отодвинулся в далекое будущее, потому что настоящее опять занимала одна лишь работа да случайные вечеринки.

И вдруг такая неожиданная и такая большая радость: в гости к Максиму Горькому приехал сам Федор Шаляпин и завтра дает в губернском театре концерт.

2. НЕЗАБЫВАЕМОЕ

Скуп холодный октябрь на световой день: поздно рассветает, рано темнеет, глядишь, часам, к пяти уже и вечер на дворе. Но сегодня, казалось, никто и не заметил, что день короток. Зато все были наполнены ожиданием необычной встречи. Сегодня впервые в новом городском театре поет прославленный бас России.

Пришли кто в чем, и все-таки во всей этой пестряди угадывалось старание выглядеть почище, попригляднее. Кто имел, надели недорогие тройки: брючки с выутюженной стрелочкой, а под пиджаком — жилет. Ну и, конечно, в начищенных штиблетах. На иных зрителях блестели, словно самовары на ярмарке, русские сапоги. Эти были в черных, синих, желтых косоворотках, не без форса туго перетянутых разноцветными поясами из крученой ярмарочной тесьмы, и в портах из чертовой кожи или грубой шерсти. Некоторые, правда, заявились в стеганых поддевах, накинутых поверх не очень свежих рубах. Эти пришли, видно, прямо с работы, после пересменки.

Впервые в жизни попала Маринка в такой большой театр. Ей хотелось все видеть, все запомнить, все понять. И она не пыталась скрыть своего любопытства. Сейчас ее занимали разговоры соседей. И тех, что сидели одним-двумя рядами ниже, и тех, которые о чем-то весело и бойко спорили в последних рядках райка. Ей очень хотелось понять: какая она, эта молодежь, что собралась в театре, несмотря на приличную цену билетов даже на галерку?

— Нет, Петя, нет! Истинно душевная песня будит лучшее в человеке, зовет в светлое… — негромко, но напористо спорил со своим соседом по первому ряду галерки худощавый, подвижный, интеллигентного вида человек.

Проведя огромнющей пятерней по пышной и длинной шевелюре, его приятель высоким с надтрещинкой голосом застрекотал, и Маринка не без удовольствия уловила в нем приметы чисто волжского, окающего говорка:

— И-и-о-о-ох, друже мой, свет Олеша! Ино раз така песенка попа́дет, хоть в гроб ложись — тоска душу стиснет, и свету белому не рад. Иль не довелось повстречать волжских бурла-ч-ков?

— Слыхивал. Как не слышать? Чай-коть на Волге рос! Потому и говорю: песня наша одну боль родит, сердце людям студит. Иной песни, Петя, хочется. Иной! Чтобы жила в той песне живая душа! — прозвучал негромкий ответ.

Галерка продолжала гудеть.

Радостное, праздничное настроение царило тут. Большинство составляли молодые люди.