Холодный город

— Друзья мои, вы же сами меня покинули. Вы, Серый, отправились читать стихи Евтушенкову тет-а-тет, а вы, Димон, с вашим новым другом комиссаром полезли пить водку на звонницу. Я пытался вас останавливать, но вы заявили, что я, как Каутский — «верен марксизму на словах и подчинен оппортунизму на деле». После чего комиссар пытался меня арестовать, и мне пришлось исчезнуть.

— Мда-а-а… натворили мы дел, — нахмурился Серый. — Тогда примите наши извинения.

— Я не в претензии, — улыбнулся Иблисов, — и предлагаю продолжить беседу за чашкой кофе в «Щели».

Магическое слово «кофе» заставило студентов встрепенуться и энергично кивать головами. Выйдя из «Химреактивов», друзья направились по Садовой в сторону Невского. Кондитерский отдел «Метрополя» открывался в 12, но у входа уже стояла большая очередь желающих купить торт «Прага», «Сластена» или коробку мини-пирожных «Ленинградский набор». «Щель», маленькая пирожковая, находилась между кондитерским отделом и входом в ресторан, и получила свое прозвище за узкий и длинный зал со столиками-прилавками вдоль стен. Здесь работала ужасно шумная итальянская кофе-машина, разливали коньяк и подавали бутерброды с колбасой. Сегодня бутербродов не было, зато только что вынесли целый поднос булочек с взбитыми сливками. Стоило это удовольствие 22 копейки, и есть его надо было, что называется, «не отходя от кассы». Попытки довезти этот деликатес до дома на общественном транспорте превращали его в пресный блин. Иблисов по-королевски взял по три булочки на брата и по большому двойному кофе. Димон зарылся лицом в нежное сливочное чрево и перестал реагировать на внешние раздражители.

— Прошу простить за скромность здешней кухни, — сказал, глядя на него, Аполлионыч. — По всей видимости, центурионы, приютившие вас, не предложили гостям завтрак.

— Лучшая приправа к пище — голод, — заверил Серый, обжигаясь горячим кофе. — Вы нас просто спасли.

— Желудок просвещённого человека обладает лучшими качествами доброго сердца — чувствительностью и благодарностью, — удовлетворенно отметил философ. — Осмелюсь осведомиться — какие планы на сегодняшний день?

— Сегодня суббота… — задумался Серый, — на Историю КПСС мы уже опоздали, на физкультуру идти не в состоянии. Следовательно — никаких планов.

— Как насчет пищи духовной?

— В Эрмитаж пойдем? — устало спросил Серый. — После сегодняшней ночи я бы предпочел железнодорожный музей или выставку кошек.

— А на поэтический семинар в ЛИТО «Красный шут» ваших сил хватит?

— Опять кокаин нюхать?! Что еще за ЛИТО такое? — испугался Серый.

— Что вы! Там все строго и пристойно. Это литературное объединение. Мастер Соснура, надзирающий за ЛИТО, — сторонник чистой поэзии и аскет.

— Там хотя бы топят? — обреченно спросил Серый.

— ДК имени Цюрупы — самый теплый приют поэтов в этом ледяном городе!

* * *

«…Раздувайте же ноздри на запах бутылок!

Ночь в отравах прожгите! Плевать на рассвет!

Налагая вам руки на детский затылок,

«Трусы, будьте безумны!» — взывает поэт…»

А. Рембо. «Парижская оргия»

На набережной Обводного канала — бывшей промышленной окраине города серое здание дома культуры смотрелось инородной деталью. Среди красных фабричных стен элегантное строение в стиле модерн своей подчеркнутой интеллигентностью подчеркивало свое назначение. Дом просветительских учреждений был построен в начале ХХ века для повышения культурного уровня рабочих.

Пока шли от метро успели замерзнуть. Ветер на набережной дул в лицо и заставлял щуриться и идти почти на ощупь. С облегчением ввалились в гулкое фойе дома культуры, топая ногами и пытаясь сбить налипший грязный снег. Не дав студентам отдышаться, Иблисов увлек их по лестнице на второй этаж. Здесь, судя по звукам, за каждой дверью длинного коридора шла какая-то своя жизнь. Из-за одной двери слышны были вздохи баяна, за другой дружно били чечетку, в глубине голосил народный хор. Указатель «ЛИТО Красный шут» со стрелкой приглашал в короткий темный аппендикс, заканчивавшийся маленькой дверкой, обитой драным дерматином. Стучаться философ не стал. Просто открыл дверь и, прижав палец к губам, протолкнул студентов в открывшийся полумрак. Помещение, по всей видимости, когда-то было репетиционным залом народного театра. Несколько рядов скамеек из гнутой фанеры, низкая сцена, раздвинутый бархатный занавес на натянутой проволоке и свет, льющийся из двух маленьких софитов. «Крепостной театр», — почему-то пришло в голову Димону.