Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме

С зажженной сигаретой в губах я даже страшные истории про Однорукого мог слушать без дрожи и не обращал внимания на суету, быстро переходившую в истерию. Что еще может с нами случиться, в конце концов? Мы и так находимся вне закона в окружении своры убийц.

Однако лагерные старожилы оказались правы. Однорукий был непохож на других. Вместо повседневного серенького ада с ним в лагерь ворвались гром и молния – подлинная драма.

Он прибыл на лагерном автомобиле. Его левая рука покоилась на белой перевязи, перехваченной черным шелком. Из-под фуражки с эмблемой мертвой головы виднелся точеный профессорский лоб. Сигарета дымилась в тонких поджатых губах. Очки в проволочной золотистой оправе плотно сидели на породистом носу.

Гауптштурмфюрер СС со множеством наград. Убийца, «сделано в Германии». У него был университетский диплом, и, скорее всего, он неплохо играл Баха на фортепиано.

Однорукий вылез из машины вместе с комендантом лагеря и двумя офицерами, которых я раньше не видел. Наш постоянный палач, казалось, стал рядом с ним еще более суровым. Один из офицеров держал в руках сверкающий фотоаппарат «лейка». Он делал снимки территории. Герман представил отчет. Однорукий – деспот, распоряжающийся сотнями тысяч жизней, целой сетью лагерей, – медленно и равнодушно двинулся вперед.

Никто не осмеливался поднять глаза. Физическое утомление помогало нам избегать зрительного контакта. Наши пальцы крепче сжимали кирки, земля с грохотом ссыпалась в вагонетки, а катившие их прижимались к бортам всем телом. Вагонетки скрипели, передвигаясь по неровной узкой железнодорожной колее.

– Капо! – выкрикнул Однорукий.

Большинство людей в моей группе были из Ужгорода и Мукачева. Дома они тоже занимались физическим трудом – мастеровые, дорожные рабочие, лесорубы и грузчики. Они работали хорошо. Собственно, плохо они этого делать не умели. Казалось, инструменты так и порхают у них в руках.

Капо, который был одним из них, побледнев, шагнул вперед. Как полагается, сдернул с головы круглую тюремную шапку, Schmützen. Весь дрожа, вытянулся во фрунт.

– Как идут работы, капо?

Однорукий произнес это почти дружеским тоном. Он даже не повысил голоса. Не придал ему командного оттенка. Высокий мужчина с одной рукой в перевязи просто поглядел на раба сверху вниз. Потасканные полосатые штаны из мешковины нещадно болтались на младшем капо. Теперь мы все подняли взгляд.

– Смею доложить, работы идут прекрасно.

Он говорил по-немецки с выраженным еврейским акцентом. Однорукий одобрительно кивнул.

– Schön. – Хорошо. Кто у вас лучший работник?

– 46514! – без колебаний отрапортовал капо.

46514, безусловно, работал лучше всех в группе. Двадцатишестилетний парень дома был лесорубом. Ничто в его круглом, обгоревшем на солнце крестьянском лице не выдавало еврейского происхождения. Он нисколько не походил на худосочных книжных червей, какими обычно представляют евреев. В Карпатах эти люди занимались самой разной работой, и она им нравилась. Это было видно по тому, как они держали свои инструменты.

46514 был заключенным первого класса. Мало кого признавали таковым; первоклассные получали еженедельную прибавку на сумму в две марки – в виде джема или сигарет с махоркой.

Он выскочил из ямы и сдернул шапку.

Однорукий бросил на него взгляд, но ничего не спросил, отступив в сторону. Лениво потянулся к кобуре, вытащил револьвер и приставил дуло к виску 46514. Раздался выстрел. Парень, только что стоявший прямо как шест, рухнул в яму лицом.

Безжизненное тело упало на землю с глухим стуком. Офицер с «лейкой» убрал камеру, а Однорукий улыбнулся со скучающим видом.

– Небольшая демонстрация, – произнес он. – Пример того, что даже лучшим евреям суждено сдохнуть.

Абсурд. Кошмар – это всегда абсурд. Даже если он реален.

Однорукий убрал револьвер и со своей свитой двинулся назад к машине. В пятнадцати шагах от нас холодные губы 46514 коснулись в поцелуе проклятой земли, впавшей в безумие.

Машина отъехала, и прораб окрикнул нас своим обычным тоном:

– Los! … Bewegung! – Живо! … Шевелитесь!

Замахали кирки, вагонетки пришли в движение.

Было 6 июня 1944 года. День высадки союзников на побережье Франции.

Глава десятая

После вторжения на Западном фронте в Эйле был учрежден новый режим – еще более бесчеловечный, чем прежде. Темпы работ ускорились, и четыре пятых заключенных лагеря теперь трудились под землей. Компания Baugesellschaft закончила сооружение бараков, и возможность попасть на относительно спокойное место исчезла. Ее работников поглотили Kemna и Urban. Немецкие бомбардировщики и вертолеты так и кружили над лагерем.