Холодный Лунный Смайлик (Сказка-нуар)

Мишка напряг память и опять она его подвела: ну не сообразить, хоть убей — вручал он им подарки, или нет… Морок навели, нежити чертовы… родные, называется… Почему они сразу его не съели-то?.. Мишка вспомнил, как его сатир улещивал-уговаривал руку протянуть, ладонями соприкоснуться: что-то он такое важное сказал… правдивое… Полынь-трава! Нечисть не любит полынь, это правда! Мишка оглянулся окрест: ого, быстро время летит! Ночь заканчивается, уже закончилась, и в рассветных сумерках вполне можно отличить лопух от ромашки… Вот она, родимая! Мишка обеими горстями принялся рвать полынь, спасающую от нечисти, но ладоням почти сразу же стало противно, липко… Лучше взять пучок посвежее — и в рюкзак. И в джинсы пару щипочков, и во внутренний карм… Ах, гадство! Куртку забыл! Мишка порадовался, что хотя бы футболку на ночь напялил, от 'домашнего' озноба спасаясь, а то бы так и ходил топлесс по ночным полям и дорогам!..

— Что дальше-то делать? А, Мишук, что скажешь? — Мишка спросил вслух сам себя — иногда это помогало думать в трудной ситуации, а сам тем временем выбрался на пустынное шоссе — будничное, реальное, асфальтовое, с выбоинами — и побрел вперед, прочь от дома, в сторону Петербурга: когда утро станет чуть поярче, он уже выберется на основную магистраль и 'проголосует', застопит попутку, либо рейсовый автобус, или там, маршрутное такси… бесплатно, за деньги… это уже не важно… и в интернат. Да, да, да, именно так он и сделает, только так и никак иначе, потому что… потому что… потому что это будет единственно правильно. Жить-то где-то надо!

Одно время в обиходной речи у россиян широко распространилось выражение: я в шоке!

- 'Представляешь: открываю крышку, а оттуда таракан! Я в шоке!'

- 'Ты знаешь, за кого Ленка замуж вышла? За Меркоева! Я в шоке!'

- 'Мне, говорю, два билета, куда-нибудь в серединку. А она мне: тысяча двести! Я в шоке!'

Миллион ситуаций запросто сводится к одной и той же итоговой сентенции, абсолютно всем известной, ибо это глуповатое выражение, войдя в долгую моду (лет десять у толпы на слуху и на языке), употребляется всуе, при том, что само шоковое состояние довелось пережить далеко не каждому человеку, хотя бы даже раз в жизни. Мишке в этом смысле 'повезло': шок, им испытанный — был всем шокам шок! Но он пока об этом не знал, просто не успел осознать факта сего.

Мишка, еще вчера днем благополучный и успешный ученик престижной школы, не слишком самостоятельный юноша, почти мальчик, вдруг лишился всей своей родни, остался без крова и семьи, взамен этого попав в очень страшную сказку, где отец и мать, сестра и бабушка сами умерли и, пребывая в мертвом состоянии, захотели его с собою забрать на тот свет, умертвить… и даже съесть, кровь из него выпить…

Мишка идет по шоссе, попутного транспорта пока не видать, смотрит прямо перед собою, но мало что видит из плывущего навстречу пейзажа, потому что перед внутренним взором его то и дело всплывают лица… рожи, хари упырей-вурдалаков, бывших родичей… Не проморгаться Мишке от этих видений, не отвлечься от флешбеков… Видит он синюшное… мурло с недобрым острозубым оскалом, похожим на плотоядную улыбку… и нет в нем жалости к той, которая превратилась в маленькую кровожадную упыриху, а ведь это его родная сестра Надька! Они с Надькой хоть и ссорились по двадцать раз на дню, но все свое общее детство любили друг друга, как это и положено единокровным брату и сестре… Батя много в своей жизни почудил, и за воротник закладывал больше, чем это нужно для счастливой семейной жизни, но ведь — отец, он любил отца, а отец любил его, Мишку! А сейчас нет в сердце ни жалости, ни любви, потому что… потому что невозможно любить эти когти на скрюченных пальцах, эту гнойную пену из черного клыкастого рта… И бабушка родная… И даже мать, мама, мамочка! Мишка откашлялся и попытался вслух сказать: мама! Плохо получается, губы и язык словно поморожены… О, нет, мама — это где-то там, в ласковом и счастливом прошлом, а теперь в памяти всплывает вой и неумолимая голодная жадность в мертвых вурдалачьих глазах!

Вся предыдущая Мишкина жизнь словно бы обгорела и съежилась горсточкой темного праха в его душе, оставив после себя только озноб, запах гари, голосовые и зрительные глюки наяву… из кошмара ненавистной последней ночи! Это временно, Мишка, это не навсегда! Никакое горе надолго не способно лишить человека сна, потребности есть и пить, плакать, улыбаться, потому что неумолимое, но справедливое Время, в привычном сговоре с Жизнью, свое возьмет, а взамен даст утешение…

Однако же настоящий, черный, долгий — на годы и годы — ужас, с которым даже и Времени справиться не так-то просто, вместе с осознанием потери, жалостью и неутолимой душевной болью — все они еще вернутся к Мишке, но покамест он милосердно заслонен от будущих терзаний только что пережитым шоком, идет, вытаращив глаза, по утреннему шоссе и даже не плачет.

— Алё, братан! Далёко ли путь держишь?