— Ну, а просто человеком, дядя Вяча, вы можете меня сделать? Вернуть в прежнее состояние?
— Могу.
— А Свету?
— Могу. Я, вьюнош, хоть и не уроженец деревни Черной соседней волости, как меня Светка тебе понапрасну ославила, но могу многое, и там ко мне с уважением, на равных. И всяких разных прихотей, привязывающих меня к земному бытию, у меня все еще полно в загашнике…
Мишка уже где-то слышал про такую деревню, да, точно, от Светки… но опять не понял про нее, впрочем, не до деревни сейчас… Он взял Светину ладонь в свои, поглядел ей в глаза… попытался поглядеть…
— Светик, что такое, ты не согласна? Если мы вместе?
Оказалось — нет, не согласна Света делить с Мишкой человеческую любовь и судьбу! Да, она очень и очень хорошо к Мишке относится… Она… она… она тоже его любит, конкретно влюбилась!.. Но… не готова расставаться со своей колдовской… со своими колдовскими возможностями. Они вдвоем так быстро состарятся тогда… раз чихнуть, да два мигнуть — и уже закашлялись наперегонки…
И действительно. Мысль элементарная, но как-то так из Мишкиной головы почему-то улетучилась… Он уже за эти сутки-двое привык полагать, что, выпутавшись изо всей катавасии, сохранит в себе вновь приобретенные способности плюс возможность совершенствовать их по советам Светки, с которой оны будут неразлучны отныне… миллион лет подряд, да? Самому смешно. У него в перспективе, как у человека, и тысячи лет не будет. Через год-два он взрослый, через десять — старый, вплотную к тридцатнику.
— И еще, дорогой Миша. Это я на сладкое приготовил. Как твои папа-мама поживают? Сестренка? По здорову ли бабка?
Мишка нахмурился: что за пробросы такие странные? Света ведь только что все рассказала старому колдуну, кратко, но очень даже прямым текстом: все родичи Мишкины стали зомбарями и сгинули в огне. Такое ощущение, что дядя Вяча словно бы ерничает, вопрошая.
— Ах, да, виноват, запамятовал! Давно погибли?
— Ну… третьи сутки пошли. Вернее, с месяц, но я только позавчера… окончательно позавчера.
— Угу. Ты стойко переносишь горе, голосок даже не дрогнул. А вот мы тебе сейчас адовый холодок из сердца выдернем да Увалаю скормим… О, пардон, зарапортовался… хрен ему! Без подарков проживет! Просто вотрем в асфальт, замок простит… От так!.. Вернем в тебя человеческую суть, поскольку в нежить ты категорически не пожелал… Есть. Оставшаяся альтернатива твоя сузилась. Минут немного осталось, вот тебе три — на поразмыслить и похныкать, думай и принимай ту или иную руку, сиречь делай выбор: в колдуны, в человеки?
Глубокая тоска очень похожа на Южный полюс: и здесь колотун, и со всех сторон север! Она — холодная и мрачная, огромная, размером и тяжестью с Медного Всадника на постаменте — обрушилась на Мишкино сердце, мягкое, трепетное и вновь горячее… Мишка под этой тяжестью рухнул на колени, почти как Увалай, только поодаль, метрах в трех от него, — и закричал! Вот теперь-то он был человек в полной мере, до самого донышка! Он хорошо всё помнит, он как наяву Надьку видит, сестренку свою младшую, вместе с самодельными дредами ее и прыщиками на лбу! Она погибла — и больше ее не будет! Отец! Мама, мамочка, мамулик!.. Бабушка!.. Они же все мертвые! Блин, они мертвы, а он… а ему вчера и сегодня — как будто так и надо!.. Он их любит, а их больше нет! И не будет никогда! Мишка рыдал — и слезы бежали в два потока из обыкновенных человеческих глаз, и простое человеческое сердце с необыкновенной быстротой трепетало в его груди, превращая болевые толчки в одну гулкую непрерывную муку!
— Плачь, плачь, Миша! Он — холодок этот — незаметно человека забирает, и колдуна обаивает также не вдруг, а скрадом, вельми постепенно… И обосновался он в тебе, вместе с твоими колдовскими способностями, несколько раньше, еще до звонницы, до того, как ты на нее вскарабкался и в чужую… чуждую… очень уж плохую субстанцию вляпался, даже неохота именовать ее маною… До этого все в тебе началось, я так чую… Но ты стойкий парнишка, упрямый, умный, с отвагою в сердце — оттого и в человеки вернуться захотел и сумел, пусть и с моей подмогой. Теперь ты волен и горяч, но — если станешь колдуном — холодок опять в тебе поселится когда-нибудь, сие неизбежно. И начнет расти, распухать, как и во всех нас, грешных. Говори: остаешься ли с людьми, ихнюю, типа, мимолетную людишковую участь мыкать, или с нами ли уходишь, вечность избывать, да холодок копить? Минуты пошли, уже вторая тиктакает.