Гнев Квашнякова был велик настолько, насколько велико было бы бешенство разумной кошки, покусанной мышью. Свершилось то, чего в природе быть не должно. Кирпич не падает на небо, дети не отправляют родителей в угол, дичь не ставил капкан на охотника. А тут суд, система, которая по социальной логике должна была защитить, поддержать главного редактора, как представителя власти, в борьбе с его сотрудником, ударила его. Квашняков не спал несколько ночей воображая в ярких красках, как он расправится с Аликом в редакции: корреспондентишко заходит в его кабинет, а Квашняков бросает в него самым толстым томиком русского словаря Ожегова и попадает в его не впитавшую государственного уклада голову. Но кожа Квашнякова покрывалась от этого холодным потом, поскольку он боялся представить, что можно ждать дальше от антисоциального типа. Поэтому на редакционной планерке после обычного обсуждения журналистских планов на неделю жаждавший реванша Квашняков средь покоренного и молчаливого редакционного сообщества решился лишь на моральное наказание Алика:
– Я доволен общей работой, но есть в коллективе одна сволочь, которая все портит…
Расчет Квашнякова, как и расчет промелькнувшей в нашем повествовании Анастасии, строился на том, что люди обычно не любят излишней публичности и, чтобы не выглядеть смешно, но в целом из-за дрожания неуверенного сердца, промолчат. Но сколь ни корми волка овсяной кашей, он все равно задерет гуся.
– Эта сволочь, наверное, вы? – вставил вопрос Алик, понимая, что деваться некуда – драка началась…
В установившейся глубокой тишине слышалось, как редакционные желудки урчат в ожидании курников, пирогов с капустой и картошкой, которые регулярно часов в десять утра никому не известная торговка приносила в грязной клетчатой сумке. Лицо Квашнякова побагровело так, что если бы за ним поставить красное знамя, то оно слилось бы с ним полностью, оставив на всеобщее обозрение только ворот рубахи, копенку волос и белки глаз.
– Да как ты смеешь?! – воскликнул он.
Взгляды редакционных женщин посуровели, стыдливо потупились, а потом обвинительно устремились к Алику.
– Это вы как смеете?! – отразил агрессию Алик.
– Немедленно выйди из кабинета! – требовательно выкрикнул Квашняков, чувствуя, что продолжение разговора его авторитет не укрепляет.
Алик вышел. «В борьбе за публикацию этой статьи все средства хороши. Воровань – самая негативная фигура из всех моих героев. Он приносил вред городу, его жителям. Люди должны знать. Конфликт еще только начинается, но кто не атакует, тот проигрывает», – примерно так размышлял он и на следующий разговор с редактором прихватил скрытый диктофон.
– Не понимаю ваших действий, чего вы добиваетесь? – спросил он.
– Большой мальчик должен догадываться, – ответил Квашняков.
– Документы подлинные. Статья написана по документам. Почему вы ее не печатаете?
– Я побывал во многих политических переделках. Компромат – это оружие. Такие бумаги часто подбрасывают, чтобы убрать конкурента или человека, который мешает.
– Но в данной ситуации какое значение имеет происхождение компромата, если этот человек ворует у людей, города, государства, убивает предприятия? Да что ворует – грабит! По всей стране такое. Газеты не читаете? А этот здесь, бери его тепленьким. Он один из тех, кто обедняет наше будущее, да что наше! Потомки, вспоминая это время, заплачут в недоумении от того, как при всеобщем молчании целой нации, многих наций, кучка людей разграбила богатейшую страну. Не вооруженные захватчики, а свои же…
– Не твоего ума дело. Я имею право не печатать статью. Я редактор.
– Тогда пишите письменный отказ, укажите причины, по которым отказываете в публикации, – полез на рожон Алик.
– Я ничего писать не буду. Это ты напишешь заявление на увольнение…
Любая война требует последовательности. В течение месяца Алик направил на имя мэра маленького нефтяного города Хамовского три заявления с просьбой об опубликовании статьи про Семеныча. Месяц длилось молчание. Начинало казаться, что с таким же успехом эти письма можно запускать с балкона в свободный полет, как послания Деду Морозу, как вдруг Хамовский позвонил лично в корреспондентскую:
– Зачем шлешь заявления? Хочешь подставить меня, сказать, что мэр не отвечает?
– Нет. Такого желания не имел, – ответил Алик, и это было полуправдой.
Когда он писал первое заявление, то надеялся…
***
На страницах газеты маленького нефтяного города еще за год до описываемых событий развертывались споры относительно городских проблем между Аликом и городскими начальниками, и даже самим нефтяным Генералом… Происходило это, например, так: Алик писал статью, начальник отвечал, Алик отвечал на ответ. Или так: Алик ехидно комментировал выступления начальника – тот отвечал… Читателям полемика нравилась, и Мерзлая, а тогда еще она редакторствовала, разрешала.
***