Холодный путь к старости

По этому поводу Алик с Сапой выпили по чашке чая вприкуску с радостным смехом, но при следующей встрече веселья поубавилось. Читатель, пожалуй, будет удивлен, что уже второй раз подряд на столе у Сапы стоял чай, а не водка, к которой Сапа испытывал магнетическую склонность еще несколько лет назад. Виной превращения пьяницы в трезвенника явилось стремление достичь тонкой психической настройки, магического состояния, при котором предвидение будущего и даже его предопределение и влияние на него стали бы возможными – для исключения прогнозных ошибок, подобных тем, что случились в трагических для Сапы советах Хамовскому. Не смейтесь, рациональный Сапа верил во влияние потустороннего мира на реальный, верил в возможность его использования. Но вернемся к грустному чаепитию.

– У них есть свидетель твоих выходок, – сказал Сапа.

– Кто? – удивился Алик.

– Мужчина возвращался с ночного дежурства домой и видел тебя, – ответил Сапа.

– Что он мог видеть в полутьме? – скептически спросил Алик.

– Лицо он не разглядел, но очки на лице заметил, – ответил Сапа, тоже носивший очки, как и Алик. – Следователь сказала, что свидетель оценил возраст преступника примерно в сорок – пятьдесят лет.

– Это он хватил! – рассмеялся Алик. – Я думаю, может, публично признаться, что листовки – моя работа. Я не совершил ничего особенного. На войне – воевать, а не сопли жевать. Мне кажется, народ на меня в обиде не будет.

– Тебе нельзя открываться, – ответил Сапа. – Потеряешь всякие шансы на проход в Думу. Теперь я – главный подозреваемый.

– Вы!? – изумился Алик такой неожиданности. – Да вы к этому никакого отношения не имеете, а если бы я не сказал, то вы бы и не знали…

– Я, – грустно и спокойно ответил Сапа. – Хотя, конечно, доказать они ничего не могут…

Последняя фраза Сапы напомнила Алику последний разговор с Гришей в коридоре суда, но он промолчал.

ВЫСОКИЙ СПЕКТАКЛЬ

«Из теста всегда получится каравай, пока есть умелые руки и технология»

Одновременно с выборами в городскую Думу в маленьком нефтяном городе проходили выборы депутата в государственную Думу России, в Москву, и на последнюю должность покусился проштрафившийся чиновник высшего уровня по фамилии Черномордин, полноватый дядечка с отвисшими щеками, но умными глазками и благородным загаром…

Еще до начала выступления высокой московской особы зрительный зал дворца культуры маленького нефтяного города до отказа заполнился потенциальным электоратом, не сумевшим отказать гостю во внимании, потому как был согнан и свезен. Такова типичная политическая практика подобных встреч, но народ не обижался, потому как – в рабочее время. Зрители в ожидании не скучали. Они впитывали в себя кадры фильма, рекламировавшего не шампунь, не пиво или женские прокладки с тампонами, а саму фигуру, которой предстояло выйти на дощатую, истертую подошвами сцену.

В мраморном холле дворца культуры наигрывал самодеятельный духовой оркестр. И настало время, когда под его бравую музыку Черномордин с губернатором округа прошли к сцене, сопровождаемые Генералом и Хамовским.

Губернатор предварил выступление политического тяжеловеса. Он пояснил, что Черномордина кто-то из местных попросил вернуться на кремлевские паркеты с депутатским портфелем округа, а задача зрителей – сделать верный выбор. Хамовский попросил еще раз поприветствовать экс-премьера. Народ отменно похлопал. А потом на сцену вышли дети, чтобы танцевать и петь. Перестук младых ножек и перезвон юных голосов вызвали к жизни нежные, как детсадовская манная каша, давно забытые мотивы в сердцах – как глупо – конечно же, в мозгах у матерых политиков и в разных местах у покладистой зрительской массы. Наступало время умиления…

«Если бы дети заранее знали, как их невинность будут использовать начальственные дяди, то, пожалуй, объявили бы забастовку акушерам, – размышлял Алик, сидевший в зрительном зале. – Ведь это вошло в традицию: что ни сволочь какая высокого полета, то ее подают публике с гарниром из детей и попов. Облагораживают. Что ни день рождения у фигуры городского масштаба, так обязательно в лучшем ресторане с заказом самодеятельности. Чиновники лопают и пьют, а дети танцуют… Лучше бы голых баб заказывали…»

Пока Алик раздумывал, Черномордин говорил и говорил. Взгляд его был растерян и грустен, как у богатого вельможи, вынужденного на склоне лет из-за чрезмерной расточительности просить подаяние на углу провинциального вокзала у всякой черни, которой в хорошие времена он бы и руки не подал. Черномордин был известен плохо переводимым косноязычием. В семантическом смысле он был идеальным образцом начальника. Слушать его не имело смысла. Далее события походили на отрепетированные действия массовки…

Энергичная тетушка громко критиковала Черномордина и так преуспела, что ее голос долго звучал после того, как ей отключили микрофон.

«Теперь все, кто против Черномордина, будут выглядеть психами, как эта тетка», – оценил ее речь Алик.

Действительно, желающих критиковать более не возникло.