Холодный путь к старости

«Уважаемый Сергей Борисович! Убедительно просим вас оказать содействие в приостановке изъятия основных средств предприятия. В случае изъятия основных средств, участвующих в производстве, у предприятия не будет возможности производить работы по заключаемым договорам. Предприятие не сможет выплачивать заработную плату и самостоятельно рассчитываться с бюджетом. Мы не отказываемся рассчитываться с бюджетом, но то, как пополняет бюджет налоговая полиция, выглядит чистейшим произволом».

С большим трудом сочиненные письма, политые водкой и огуречным рассолом домашнего приготовления, удивительно похожим на самые обычные слезы, прокурор получал и, почти не читая, подшивал в папки. Эти папки стояли на стеллажах, как невостребованные, искусно написанные книги на полках магазинов. Сердце прокурора давно не трогали ни обычные, ни «убедительные» просьбы, он не собирался ни «приостанавливать», ни «оказывать содействие», он работал в строгом соответствии со своим правосознанием, потому после получения таких бумаг Коптилкин звонил Семенычу и они весело переговаривались относительно докучливых разоренных людей, до которых им не было ровным счетом никакого дела.

***

Образовавшееся в маленьком нефтяном городе «Общество защиты прав потребителей», в которое входили два юриста, чьи фамилии начинались на букву «С», тоже писали письма и пытались бороться с системой власти. Именно пытались, поскольку реальная борьба с властью заканчивается по народному поверью фатально. Их адресат находился повыше, чем прокурор Коптилкин, – в генеральной прокуратуре Российской Федерации. В письмах содержались жалобы на сотрудников налоговой полиции примерно такого рода: «… они покровительствуют магазинам и торговым павильонам, поскольку в них работают, как правило, родственники конфликтующих либо лица, приносящие материальную выгоду покровителям. На почве этого происходят «разборки» и внутри коллектива». Но, несмотря на то что письма юристов «С» были сочинены куда более талантливо, чем письма разоренных предпринимателей, те и другие ждал один результат. Генеральной прокуратуре, как и прокурору Коптилкину, до налоговой полиции маленького нефтяного городка тоже не было никакого дела. В общем, Семеныч работал бы спокойно, если бы не журналист, всего один человек из многотысячного маленького нефтяного города. А, может, статистика выглядела бы куда хуже, если бы нефтяной город был крупнее – один к ста тысячам или один к двумстам тысячам… Кто знает?

ПРОВЕРКА

«Иногда настоящую оценку ставит не проверяющий, а проверяемый»

Помятый кулаками и ботинками Братовняка, упрямый, мстительный и живучий, словно шкодливый кот, сотрудник налоговой полиции Еливанов вышел из больницы примерно через месяц, после того как попал туда, и сразу был вызван в кабинет начальника.

– Слушай, Еливанов, я не хочу, чтобы эта история имела скверное продолжение, – начал Семеныч. – Надоел раздрай в моем учреждении. Отзывай заявление в милицию. Давай все уладим мирно. Что тебе надо? Чтобы Братовняк извинился?

– Анатолий Семенович, извинения не нужны. Отплатить жажду. Мерзавец избил меня сильно. Следы до сих пор имеются, – ответил Еливанов и снял темные очки.

– Да-а-а, – восхищенно оценил Семеныч. – Хорошо-о-о. Но ты и сам виноват. Собираешь сплетни о товарищах, читаешь в местных газетах самые скверные статьи, а там есть и о любви. Вот смотри:

Любовь – вершина озаренья,

Безумство и самообман,

И слепота, и восхваленье,

Прощенье нанесенных ран.

Хрупко и нежно ощущенье

Ее нежданной теплоты.

Любовь – подарок провиденья,

Чтобы спасти от суеты.

Любовь реальна, но ранима,

Любовь бессмертна, но вполне

Убита может быть, и мимо

Пройдешь и не заметишь, нет.

– И вы считаете, это хороший стиль? – спросил Еливанов.

– Мне до стиля дела нет. Главное – сердце баюкают. И ты лучше деревенские стихи читай, чем нервотрепные расследования, цена которым грош, – рекомендовал Семеныч.

– Анатолий Семенович, я в ваши дела не лезу, но этот урод, Братовняк, меня за живое задел. Больно и по всему телу. А ведь я, Анатолий Семенович, всегда за вас, даже пребывая в беспамятстве, ботинки поймал, которые вы с полочки в магазине уронили, а он меня в это время под дых, под дых. Теперь не до любви. У меня теперь с ним личные счеты, – говорил Еливанов и сам себя приводил в неистовство, так что руки его тряслись все более и более. – Давайте договоримся так: я забираю заявление, но вы сейчас же подписываете постановление о проведении обследования торгового павильона «Еврейский», контролируемого живоглотом Братовняком.

– Понимаешь, Еливанов, Братовняк мне очень дорог. Вместе начинали. У нас общие интересы, – ответил Семеныч. – Буду очень благодарен, если ты успокоишься. Глядишь, премию подкину или очередное звание…

– Я не против денег, но так бить нельзя. Скажу по-мужски, не для вноса в чужие уши, лично для вас: хочется любить, но не можется. Жена выговаривает, врачи руками разводят, а сами посмеиваются. Прошу: отдайте мне «Еврейский», иначе пойду в «Дробинку», – ответил Еливанов, бодро развернулся и зашагал к выходу.