Холодный путь к старости

«Только бы не знал всего остального, – молился мысленно Лучина. – Только бы не знал». И молиться было о чем, поскольку Лучина регулярно и непрофессионально поворовывал, получая деньги по откровенно липовым документам, где значились нужные для редакции покупки, которых никто и в глаза не видел. Собственно для этого он и приехал в маленький нефтяной городок на край света, чтобы подзаработать любыми способами, рассчитывая на дремучесть северных жителей. Но до этого, он полагал, не докопаются.

– Еще раз попадешься пьяным, уволю, – угрожающе произнес мэр. – В принципе, твоя работа меня удовлетворяет. Рассказывай, как дела…

Нужным многое прощается. Им всегда дается второй шанс. Даже когда их увольняют, они без работы не остаются. Так было с Лучиной, так было с Братовняком, так было и есть…

ОППОЗИЦИЯ

«Было бы что делить, а те, кому делить, всегда найдутся»

Типичный российский казнокрад Семеныч в целом был человек неплохой и даже душевный. Он любил любые стихи, профессиональные и непрофессиональные, любил сами рифмованные фразы, любил музыку в них. У него иной раз серебристые слезы зарождались в уголках глаз, когда по местному радио транслировали распевные стихи местных поэтов, настоянные на тоске по родному дому, по старым друзьям, на стремлении что-то написать в рифму на тему маленького нефтяного городка и Крайнего Севера. Вот и в этот раз женский голос из небольшого китайского радиоприемника, оформленного под свинью-копилку, мягко декламировал:

Если есть дороги на юг, то есть и на север.

Уезжаем домой, в отпуска мы не навсегда.

Сколько в сердце тепла, когда жарче и солнце, и ветер!

Сколько скучной прохлады с рожденьем за окнами льда…

Жизнь – забвенье тревог и разлук, соли слезной и острой,

Если б не было так, то давило бы вечно виски…

И стучит по железу дорог колесами поезд,

Оставляя в далекой дали нефтяные пески.

Где, когда остановка, где выйдем, обнимемся крепко?

Поцелуя глоток – и дыханье любимой в груди,

Но дрожат за окном от движенья вагонного ветки,

И махают они и прощаются: «Милый, лети!»…

Семеныч по привычке расчувствовался, утер смочившую ресницы жидкость и отключил радиоприемник. Лицо его сразу утратило сентиментальные черты и стало жестким, как кирпич. Он вернулся к мстительным мыслям, одолевавшим до краткого поэтического отдыха. Дело в том, что его собственные сотрудники, Гриша и Паша, сказали и замыслили недоброе против него – против Семеныча. Теперь перед Семенычем стояла задача: кончить противников без лишних сантиментов, то есть любыми способами убрать с работы.

***

Бывшие оперативники Гриша, худой и гладкий, как чертежный карандаш, и Паша, верткий и манерный, средний по калибру мужчина, не были честными налоговыми полицейскими. Внешне они выглядели вполне прилично – душевную гнильцу выдавали глаза, и то не всегда, только при разговоре о деньгах. В них появлялся задорный блеск, словно на поверхности глаз самопроизвольно выступало сливочное масло, и возникала небесная мечтательность, странная на алчном лице.

В милиции они тоже брали взятки с подследственных за помощь в смягчении уголовных дел, но это было опасно и размах не тот, а в налоговой полиции на мздоимство смотрели куда проще. Гриша и Паша перешли в ведомство, близкое им по духу, надеясь на хорошие заработки и взятки. Однако, несмотря на то, что по складу характера они вписывались в коллектив налоговой полиции, как пара стандартно отштампованных пряников в общей куче, их не допускали в ядро коллектива, где делились главные деньги, и даже более: они попали в число тех полицейских, чью зарплату Семеныч прокручивал и выплачивал с большим опозданием…

В тот момент, когда возле кассы оживленно толпились приближенные к Семенычу лица, в одном из кабинетов налоговой полиции встретились Гриша и Паша, фамилий которых как обычно не было в платежной ведомости.

– Шестеркин – мерзавец – тоже за деньгами стоит, – возмущался Гриша. – Показателей никаких, зато поощряется премиями и почетными грамотами за высокие результаты! А все оттого, что стукач. Продажный подлиза, где что услышит, тут же докладывает, причем нагло, в открытую. Как же! Человек, преданный Тыренко с макушки до пят. Тот его из простых водителей вывел в офицеры, а он и высшего образования не имеет, и неизвестно, заимеет ли. Вот какие теперь люди нужны, а не такие менты, как мы.

– Вспомни, как раньше праздники отмечали. Всегда всей полицией вместе. Спокойно выпивали, говорили, ничего не боясь. Как Тыренко пришел, стали делиться на группки, – поддержал Паша. – А с приходом Шестеркина полный крах наступил. Звать его за стол – это считай заявление на увольнение писать. Все ж руководству расскажет. В пацанские годы мы таким темную устраивали, а сейчас они нам. Когда последний Новый год справляли, я вышел в коридор, смотрю, он один в дежурке сидит. Грустно на меня посмотрел. Вижу по глазам: ждет, что я позову. Хреночки…

– Слышь, Пашка, надо проникнуть в бухгалтерию и порыться в документах. Тогда можно взять Семеныча за горло.