Холодный путь к старости

– Мне надо кассу пробить и перед хозяином отчитаться, – ответил он Братовняку, всем своим поведением предлагавшему отдать пакет с продуктами бесплатно.

В дело включился более опытный в таких делах Мухан.

– Открой дверь, узнаешь, как добрые люди рассчитываются! – прорычал Мухан и вызывающе толкнул форточку, да так, что разбилось стекло.

Осколки звонко разлетелись по подоконнику и упали на пол. Продавец сильнее вжался в дальнюю от окошка стену, зазвенев приставленной к ней стеклотарой. Мухан просунул руки в окошко, схватил пакет, вытащил его наружу и пошел к машине.

– Деньги отдадим, – хмуро заверил Братовняк. – А шум поднимешь – я лично с проверкой приду, и вы только на штрафы будете работать. Так хозяину и передай. Слышь, ты, запертый? Понял?

– Понял, – безрадостно ответил Федя.

Его не услышали: удовольствие получили и забыли. Компания опять села в машину.

– Ну что, Дойкина, махнем к твоей подружке? – утвердительно спросил Братовняк.

– Крути баранку до Телкиной, Мухан. Гулять будем! – задорно крикнула Дойкина и шлепнула ладонью по плечу…

Гулянка прошла так, что безодежные Дойкина с Телкиной, после достижения высшего накала разыгравшихся чувств, принялись позировать Мухану, прыгавшему вокруг них с фотоаппаратом в одном носке и почему-то женских трусах. Братовняк пританцовывал гопака в куртке защитного цвета, накинутой на обнаженное тело, и устраивал сцены… Но для поддержки приобретенного настроения, спиртного, учитывая даже самогонный амбарчик Телкиной, оказалось мало…

***

Мужику не спалось, он сидел у облупившегося окна, облокотясь на кухонный столик, поглядывал на перемигивающийся экран телевизора. Спроси его, что показывали хоть минуту назад, он бы и не вспомнил. Но можно сказать с полной определенностью, что на следующий день, он как обычно купит пива, сигарет, замечтается о дорогой машине, неосознанно возжелает собачьих консервов и проявит повышенный интерес к женским прокладкам и тампонам… В общем, мужик безмятежно исполнял свою потребительскую роль в общении между трудовым коллективом телевизионного предприятия, зарабатывавшим на телевизионной рекламе, и рядовым зрителем.

Квартира находилась на первом этаже, и окна располагались достаточно низко, чтобы легко обозревать окрестности и прохожих. И вместо того, чтобы счистить с окна остатки краски и заново покрасить его или заняться другим плодотворным занятием, мужик регулярно после работы смотрел либо в телевизор, либо на улицу. Он иной раз подскакивал со стула, упирался лбом в стекло, чтобы проследить за интересной уличной сценкой, но сейчас его загипнотизировал телевизор.

Звонкий стук в окно нарушил умиротворение. Мужик глянул и изумился. Возле окна задорно исполняли вольный сексапильный танец две девицы. Это были Дойкина и Телкина. Они пьяно улыбались, смотрели в окно на мужика и, осознав, что привлекли его внимание, начали раздеваться, несмотря на морозец. Мужик прильнул к окну. Ночь летела лунная. Светло. Дойкина и Телкина недолго исполняли парный стриптиз и накинули шубы, а потом возле окна появились Мухан и Братовняк. Последний постучал в стекло и сказал громко, чтобы расслышали:

– Слышь там. Знаем, что смотрел. И знаем, что понравилось, а за зрелища надо платить. С тебя пять тысяч, иначе стекла побьем…

Зрелищ в маленьком нефтяном городе немного. Мужик поблагодарил самостийную стриптиз-группу и сторговался за тысячу.

***

Кто выдумал разрозненность событий,

Исток которых – случай и порыв?

Откуда дар нечаянных наитий,

Дающий миновать Судьбы обрыв?

Все свыше. Только жизнь без риска смерти

Лишь грезится, хоть и в достатке сил

Финал один на жизненном концерте,

Хоть разный путь. Бери, который мил.

И не спокойствие я взял. Был весел, буен.

Вчера. Сегодня снова стал угрюм.

И так мотает, словно, в бурю буек

По жизни, где то стар, то снова юн.

Как не сгореть на этих перепадах,

Сгореть, как часто многие горят?

Не будет никакой за то награды,

Лишь только чуть потом поговорят.

Жизнь ищет не полетов и падений

И требует не полюсов страстей,

А только лишь надежного горенья,

Чтобы сгореть, как можно попоздней…

Стихи читал Семеныч словно для большой аудитории, слова неслись по кабинету, но влетали только в две пары ушей. Одна пара находилась на голове у самого Семеныча, и ушки эти были оттопырены и потерты сверху, где Семеныч привык укладывать запасные сигареты. Вторая пара ушей, похожих на полуоткрытые крышки жестяных консервных банок, находилась напротив – на голове скучающего Братовняка, который, как кряжистая сосна, покореженная вездеходом нефтяников, стоял перед столом Семеныча.

– Хоть негодяи работают в городской газете, но суть твою верно прописали, – сказал Семеныч, положив газету на стол. – Горишь ты ненадежно. Не надо взлетать и падать – нам надо спокойно идти по жизни, чтобы было тихо и вдоволь. А ты что делаешь?

– А что я делаю? – спросил Братовняк, надеясь, что Семеныч не знает про вчерашнюю пьянку или хотя бы не все.