Хомский без церемоний

Хомский претендует на звание оптимиста,184 но он фаталист. Вынужденный. Мы знаем, что человеческая природа не есть «барьер» для анархии, потому что анархия была реализована, хотя вы можете не знать этого, если почерпнёте свои этнографические знания о человеческой природе из Ветхого Завета. Моё собственное мнение известно: «действительно, анархисты отвергают идеи врождённой порочности или первородного греха. Это религиозные идеи, в которые большинство людей не верит. Но анархисты, как правило, не считают, что человеческая природа изначально хороша. Они принимают людей такими, как они есть. Люди не есть что-то „изначальное“».185

Я могу поверить, что человеческая природа уже достаточно хороша для анархии. Я также могу поверить, что в практике анархии как повседневной жизни, в её проживании откроются новые перспективы коллективных приключений. И я даже могу поверить, что одновременный процесс революционного строительства и разрушения положит начало преобразованию и подготовит нас к новому образу жизни. «Человеческая природа» может быть сведена к банальным истинам, например, что мы никогда не будем летать, взмахивая руками, в то время как человеческие натуры социальных индивидов – более социальные и более индивидуальные, чем мы, возможно, когда-либо были, даже в эпоху палеолита – расцветут и процветут во всех своих множествах. Человеческая природа – это наш наименьший общий знаменатель, наша, как сказал бы Хомский, минималистская программа. Давайте де-программируем себя (свои личности: друг друга, один другого, всех нас).

Любопытно, что человеческая природа, которая, по определению, одна и та же во все времена и во всех местах, отличается – во все времена и во всех местах – от того, как она выражается во все другие времена и в других местах. Джон Локк обратил внимание на этот факт:

Если этот закон природы целиком и сразу запечатлевается природой в душах людей при самом рождении, то как же получается, что люди, все до единого обладающие душами, в которых якобы запечатлён этот закон, не приходят тотчас же, безо всяких колебаний к согласию относительно этого закона и не проявляют готовности повиноваться ему? Почему об этом законе они придерживаются столь противоположных взглядов, когда в одном месте нечто рассматривается как требование природы и здравого разума, а в другом – как совершенно иное, когда то, что у одних считается достойным, у других считается позорным, когда одни толкуют закон природы иначе, чем другие, третьи вообще не признают никакого, и все вместе считают его тёмным?186

«То, что представления о добре и зле различаются, – замечает социальный психолог Соломон Аш, – создаёт теоретическую проблему человеческой природы».187 Это мягко сказано. Казалось бы, тут Хомскому следует заявить, что нравственное чувство – это ещё одна врождённая способность. И он так и делает! Нравственные принципы «должны возникать из некоего гораздо меньшего набора нравственных принципов» – я знаю, это обтекаемо, – «которые являются частью нашей фундаментальной природы и задействуются посредством некоей генеративной процедуры…»188 Что, ещё одна генеративная процедура? Алгоритм альтруизма? Генеративная щедрость? Вычислительное сострадание? Но это лишь для того чтобы спутать «есть» и «должно», факт и ценность.

Как возможно (например), что сегодня почти никто не считает наёмный труд моральным эквивалентом рабского труда? Потому что эта самоочевидная истина «была вытеснена из сознания людей массированной пропагандой и институциональными структурами»!189 Вот вам и моральные барьеры, нравственные принципы и наша фундаментальная природа! Их могут задавить даже такие негодяи, как учителя, рекламщики и журналисты (к которым я могу добавить: родители, начальники и священники).

Это, как говорит Томас Кун, отрезвляющая истина, что «все прошлые представления о природе рано или поздно оказались ложными».190 Взгляд на человеческую природу, находящийся под непосредственным влиянием религиозных и идеологических соображений, чаще обычного оказывается ложными.