Хомский без церемоний

Что такое «законная власть»? Нам не нужно ни перед кем оправдываться за то, что мы взяли свою жизнь в свои руки. Пусть власть оправдывает себя, если может, к нашему удовлетворению. Но она не может, будь она даже демократическая.212 Хватит молоть чепуху. Давайте развивать и координировать наши устремления и, насколько это в наших силах, действовать в соответствии с ними (анархисты называют это «прямым действием» и «взаимопомощью»). Как писала Эмма Гольдман по поводу безупречной «лжи морали»: «никакое другое суеверие не наносит такого ущерба развитию людей, не ослабляет и не парализует их умы и сердца, как суеверие морали».213 Когда профессор Макгилврей предположил, что для Хомского «существует хотя бы несколько вполне достоверных фактов о нашей нравственной природе», Хомский ответил: «Ну, если кто-то как минимум не согласен с этим, тогда по совести им [так!] следовало бы заткнуться и ничего не говорить».214 Таким образом, согласно «науке о языке», некоторые люди должны заткнуться, включая Макса Штирнера, Бенджамина Такера, Эмму Гольдман, Ренцо Новаторе и меня. Хомский выступает за свободу слова даже для ревизионистов Холокоста, но не для анархистов не того типа. Хомский – морализатор на уровне редактора газеты или баптистского священника.

Смысл всей этой болтовни о естественном праве и естественных правах состоит в том, чтобы вывести «должно» из «есть» – вывести естественные права (ценности) посредством естественного права (своего рода путаницы или смешения ценностей и фактов) из человеческой природы (якобы факт). Но Хомский выводит «есть» (человеческую природу) из «должного» (морали): «Основой каких угодно взглядов [я уже цитировал это] является определённая концепция человеческой природы, хотя придерживающийся этих взглядов человек может не сознавать или не суметь её выразить. По крайней мере, это утверждение верно относительно тех людей, которые считают себя носителями определённой морали, а не монстрами» (185 [курсив мой]).215 В конце концов, человеческая природа не универсальна. У вас её нет, если вы в неё не верите. Хомский вычеркнул неверящих в неё, «монстров», таких как Штирнер, Такер, Гольдман, Новаторе и я, из человеческого рода. Точно так же благочестивые люди вычёркивают из человеческого рода атеистов, таких как Хомский и я, хотя атеисты гораздо чаще христиан склонны действовать в соответствии с христианскими ценностями (и подчиняться закону). Хомский считается гением, а говорит настоящие глупости.

Марксизм Хомского

После прочтения всех его политических книг трудно определить политические взгляды Хомского – если только как состоящие из какого-то общего антиамериканского левачества. После прочтения сборника «Хомский об анархизме», всё равно многое остаётся неясным. Хомский характеризовал себя по-разному – по-разному говорили о нём и его сторонники. Для него анархизм – это добровольный социализм, либертарианский социализм, либертарианские левые, анархо-синдикализм и анархо-коммунизм «в традициях Бакунина, Кропоткина и других» (133). У Хомского могут быть проблемы с идентификацией каких-либо «других» кроме Рудольфа Рокера, и он не знает, что Бакунин не был коммунистом.216 Он, должно быть, Бакунина читал не очень много. Анархизм «возможно считать либертарианским крылом социализма» (123).217 Но… есть ли у социализма либертарианское крыло? По мнению социалистов – нет. По словам выдающегося социалиста прошлого века Герберта Уэллса, анархизм есть «противоположность социализму».218 Социалисты до сих пор так считают. В кои-то веки они в чём-то правы.

Невежество или недалёкость Хомского уже очевидны. Например, анархо-коммунизм и анархо-синдикализм – это не одно и то же. Их сторонники спорят друг с другом уже более века. Кропоткин, выдающийся анархо-коммунист, написал благосклонное предисловие к изложению анархо-синдикализма, но не мог не заметить по поводу высшего координирующего органа: «что касается „Конфедерального Комитета“, то он слишком много заимствует у того самого правительства, которое он только что свергнул».219 На знаменитой конференции анархистов в Амстердаме в 1907 году коммунист Эррико Малатеста и синдикалист Пьер Монатт спорили о том, являются ли профсоюзы одновременно и средством, и целью революции – как утверждал Монатт, – или же профсоюзы, какими бы полезными они ни были для своих рабочих при капитализме, по своей сути реформистские и партикуляристские, как утверждал Малатеста.220 Здесь я говорю не о том, какая версия анархизма лучше, а лишь о том, что анархисты давно знают о принципиальных различиях этих версий. Все в меру начитанные анархисты это знают, но Хомского не назовёшь в меру начитанным анархистом, даже если опустить вопрос, что он вообще не анархист.