Хорошая компания

Чего Флора не хотела говорить Марго, так это того, что она почти прошла в «Злую». «Понравилась, но нужен был кто-то повыше ростом». Ее четыре раза звали на прослушивание «В лес» и, хотя она была «потрясающая, взяли кого-то чуть помоложе». Она проплакала всю дорогу до дома в метро, потому что знала, что ее агент просто смягчает удар – эти отговорки не были правдой. Дело было не в росте и не в возрасте – не в этих постановках, – дело было во Флоре; она не проходила в окончательный состав. Сколько лет у нее оставалось – на прослушивания, на отказы? Когда нужно было признать, что ее карьера не развивается, – сплошной потенциал, – но приближается к финишной черте? Она была в восторге, когда ее взяли в массовку «Красавицы», но работа была на износ. Роль потребовала дойти до предела ее хореографических возможностей. Костюм ложки был чистым наказанием, тяжелым, жарким и негнущимся. Ей пришлось ходить на физиолечение шеи и спины по понедельникам – в свой выходной. Два дневных спектакля в неделю, когда она прощалась с Руби еще до обеда.

– Ты же знаешь Джерри Уолтерса, да? – спросила Флора.

– Да, он мерзкий.

– Возьми Джерри Уолтерса, мерзкого в обычный день, и представь его в роли зачарованного канделябра, в костюме, у которого в рукавах маленькие канистры с пропаном, чтобы он мог зажигать в руках настоящий огонь, когда танцует и поет.

Флоре понравилось, как Марго хихикнула – тихо и весело.

– О, это, наверное, был кошмар, – сказала она.

– Полный кошмар. До того как его руки засунули в канистры с пропаном, он плясал и щипал за задницы девочек из кордебалета, напевая: «О-ля-ля! О-ля-ля!» В конце концов кто-то пожаловался хореографу, и Джерри велели прекратить, отчего он стал только гаже. Как-то вечером, когда мы в миллионный раз выходили на «Будь нашей гостьей», Джерри поднес правую свечу слишком близко к левому рукаву.

Марго выпрямилась, раскрыв глаза.

– И – раз! – Флора щелкнула пальцами. – Его левый рукав загорелся.

– О нет, – сказала Марго, прикрывая рот ладонью и хохоча все сильнее.

– Костюмы негорючие, но он все равно загорелся. Ну, я и протанцевала поближе, чтобы глянуть ему в глаза, и вот я пою и выделываю свои идиотские па, но еще пытаюсь ткнуть руками-ложками в его горящий рукав. Я видела, что некоторые зрители в первых рядах заметили, что происходит. В конец концов, зыркнув на меня за то, что я не на своем месте, он все понял. Погасил огонь, превратил это все в часть шоу, и публика зааплодировала. Все так? Мы уходим со сцены, я оборачиваюсь посмотреть, все ли у него в порядке, и он набрасывается на меня, как бешеный пес. Я забила на выход. Я стояла не там. Я подвергла всех опасности, потому что повела себя как дура. Он из-за меня пропустил часть песни. Обозвал меня на «П».

– Флора, это непростительно.

– Непростительно, да, но еще вносит ясность. Я посмотрела на этого чувака – сколько ему, шестьдесят пять? Одет канделябром, орет на меня, рожа красная, пот градом, и вместо рук у него горящие факелы, и я подумала: «Хватит. Я ухожу». На следующее утро подала заявление.

Они посидели несколько минут в тишине, попивая лимонад.

– Так жаль, – сказала Марго. – Мне так жаль, что ты не можешь их совмещать – Бродвей и Руби.

– Но дело в том, что я не хочу совмещать.

Произнеся эти слова, Флора с удивлением ощутила, что сама в это верит. Потому что решение далось ей труднее, чем она признавала. Она была из тех везунчиков, которые регулярно получали работу, и временами становилась дублершей в основных партиях, так что, если актриса заболевала или уходила в отпуск, ее вызывали. Флора никогда не думала, что станет звездой, но считала, что из нее выйдет надежный помощник. Она представляла себя мисс Аделаидой в «Парнях и куколках», Фантиной в Les Misérables или даже Пенелопой Пеннивайз в «Уринтауне»[38]. Второстепенная роль с убийственным номером. Флора думала, что вырвется из кордебалета, станет чем-то большим, чем набор ложек, но нет. У нее постоянно болели колени. Болели ступни. У нее не оставалось энергии заниматься в выходные с Руби, и денег она, в общем, тоже зарабатывала не кучу. Стоило расплатиться с няней, физиотерапевтом и Мод – боже, Мод стоила состояние, – оставались гроши. Отработав два года, она получала за озвучки больше, чем на Бродвее. Тоже недостаточно, но больше.

– Мне нравится озвучивать, – сказала она Марго.

– Нравится?

– Нравится. Это чистая работа. Ни костюмов, ни грима. Ни разводок по сцене. Встаю перед микрофоном и играю. Слышу себя, могу вносить исправления, пока не получится как надо. Дублей, сколько потребуется. Это приносит удовлетворение. Хорошая жизнь.

– Я рада, – сказала Марго. – Могу и позавидовать.

Она налила им обеим еще лимонада. Встала.

– А вот и Джулиан.