Она поняла, что им так и не удалось вернуться к сексу до попыток зачать ребенка. Это было тяжело.
– Всегда может быть лучше. Джулиан мог бы приходить домой до того, как я усну. Мог бы просыпаться пораньше. Мог бы больше помогать, когда он дома. Мы могли бы снять квартиру, где Руби спала бы не за куском дсп. У нас крошечная квартира. Список можно продолжить.
Вот, пожалуйста: Флора переходит в оборону. Джулиану показалось, что Мод взглянула на него с сочувствием.
– Если бы крошечные квартирки мешали сексу, его бы не было почти ни у кого в Нью-Йорке, – сказала Мод. – Джулиан? Что-то вы примолкли.
Помоги ему, Боже. Боже, прости его. Все, о чем Джулиан мог в эту секунду думать, – это Сидни Блум: вот она толкает его на кровать, расстегивает его брюки и медленно садится на него верхом.
– Джулиан? Куда вы только что ускользали?
– Простите, – с усилием ответил он Мод. – Никуда. Простите.
– Мы говорили о сексе, о том, как у вас с Флорой с сексом.
Он взглянул на Флору, прикусившую губу, на ее встревоженные глаза. Его жена.
– Чаще всего хорошо, – сказал он. – Все хорошо.
Он не мог вспомнить, когда начал посещать Мод один или даже как так вышло. Наверное, отчасти дело было в деньгах, и еще Флора почувствовала, что закончила. Он вспомнил, как она сказала:
– Я завершила терапию.
И помнил, как она сказала, что они могут себе позволить, чтобы он продолжал ходить к Мод, если хочет, и он стал ходить, потому что просеивать обломки своего детства оказалось полезно. Ему нравилось, что есть человек, который спокойно слушает, как он целый час говорит о «Хорошей компании», и противоречивых личностях, которые ее составляют, и обо всех своих тревогах и разочарованиях. Но он тянул время; он предполагал, что Мод знала, что он тянет время.
Как-то Мод мимоходом спросила, почему он не носит обручальное кольцо.
– По-моему, я припоминаю, что до лета вы носили кольцо. Во время семейной терапии такие вещи замечаешь, – спокойно сказала она. – Не то чтобы это было важно. Многие не носят кольца. Если только это и в самом деле неважно.
– Я его потерял, – сказал он. – Мы все говорим о том, что надо купить новое, но мешают другие траты – включая терапию, если честно.
Мод кивнула. Джулиан выглянул в окно. Проливной весенний дождь, мимо бегут люди, выставив перед собой зонты, чтобы защититься от ветра. Он подумал о пропавшем кольце и о том, что уверен, его взяла Сидни, несмотря на то, что она настойчиво говорила «нет». Джулиан говорил себе, что именно поэтому возвращается к Сидни – надеется выручить у нее кольцо. Но это едва ли объясняло то, что он делал, когда попадал к Сидни. Он спрятал лицо в ладонях.
– Мне нужно вам кое-что сказать, – сказал он Мод.
Они несколько недель ходили вокруг да около, пока Джулиан наконец не признался в том, что делает. В том, что секс с Сидни был электрическим и насыщенным. Опасным, но желанным освобождением от давления жизни, от того, как многообразно Джулиан, как ему казалось, подводит всех – компанию, Флору, себя самого.
– Конечно, – сказала Мод. – Запретный секс по определению интереснее супружеского. Что меня, наверное, занимает, Джулиан, так это то, к чему все идет?
Несколько месяцев спустя, ясным осенним днем, Джулиан пораньше ушел из «Хорошей компании», чтобы успеть домой к ужину. Он начал это делать пару раз в неделю, и помимо того, что Флора была счастлива, это поднимало ему настроение – выбраться с работы, из собственной головы, хоть на пару часов, посидеть с семьей. В тот раз Джулиан шел на север по Бродвею, и не успел опомниться, как оказался у парка на Вашингтон-сквер, в нескольких кварталах от дома, в лучшее время суток – солнце начало садиться, осенние листья ярко зажглись. Золотой час. Парк выглядел так романтично, свет был так хорош, что на мгновение Джулиану показалось, будто он вернулся в прошлое, и он прищурился, ожидая, что на каком-нибудь крыльце появится герой романа Генри Джеймса, готовясь вскочить в запряженную лошадьми коляску, чтобы отправиться с вечерними визитами.
Джулиан на минутку присел на скамейку возле площадки для старших детей, которая пустела с наступлением сумерек, с наслаждением вдохнул ясный осенний воздух, созерцая суету тех, кто торопился домой с работы. Свет угасал, а потом он услышал голос Руби:
– Мама! Мама! Смотри!
Он понял, что двое, оставшиеся на площадке, – это Флора и Руби. Его семья. Конечно, Флора уходила последней. Она любила гулять с Руби до последней минуты, а на следующей неделе темнеть станет на час раньше, и время прогулок сократится. Джулиан встал, незаметно наблюдая за ними. Руби лезла по качающемуся веревочному мостику, а Флора держала ее за руку, помогая сохранить равновесие. Руби добралась до конца и остановилась, устроив шоу: подпрыгнула с тихим «та-да!». Обе рассмеялись. Флора распахнула объятия, и, хотя Руби была уже слишком большой, чтобы прыгнуть, она наклонилась и позволила Флоре снять себя с мостика, обхватив ее руками и ногами. Флора крепко обняла Руби, покачала, что-то шепча ей на ухо, и, пусть Джулиан не слышал, он знал – Флора ей поет.