Хорошая сестра

Однажды она спросила, почему я задерживаю дыхание, и я сказал ей: «От твоего запаха меня тошнит».

Мама расстроилась.

– Прости, детка, – ответила она, – я понятия не имела. Хочешь, не буду тебя обнимать?..

– Все в порядке, – сказала я, качая головой. – Оно того стоит.

Женщина в регистратуре, которую я не знаю, широко улыбается мне и возвращается к своим бумагам. Охрана здесь не особо строгая. Я расписываюсь в книге посетителей, беру бейдж и иду мимо лифта, огороженного и на дверях которого от руки написали «НИ РАБОТАЕТ». Мне плевать. Все равно лифты вызывают у меня клаустрофобию, запахи внутри более терпкие, особенно если есть другие пассажиры. Я выбираю лестницу.

В коридоре наверху мужчина в коричневом халате толкает перед собой ходунки, опустив глаза в пол, будто выискивая что-то.

– Привет, Ферн, – здоровается одна из медсестер. Ее зовут Оннаб, и, на мой взгляд, она здесь лучшая, когда дело касается личной гигиены и душевного состояния моей мамы. – Твоя мама у себя. У нее сегодня хороший день.

Хороший день, как я уже усвоила, может означать разное: что мама рада меня видеть и попытается со мной поговорить или что она будет молчать и не произнесет ни слова. Она редко бывает агрессивна или дерется, и я за это благодарна, поскольку, очевидно, с обитателями этих палат такое бывает нечасто.

Дверь в палату мамы приоткрыта, и я легонько стучу, затем толкаю. Мама сидит в инвалидном кресле в углу, одетая в серые брюки и белую, слегка пожелтевшую блузку. Волосы расчесаны и заколоты назад, из-за чего у висков кажутся совсем седыми. Надеты даже туфли на ногах, черные, на липучках, и белые носки. Похоже, сегодня действительно хороший день.

– Привет, Ферн, – обращается ко мне Тереза.

Тереза – новый мамин врач. Ей двадцать семь, я ее спросила. У нее густые каштановые волосы, собранные в хвост, певучий голос и множество идей, как улучшить мамину речь. Сегодня, например, рядом с мамой стоит аппарат, к которому подсоединен длинный кабель, а на конце этого кабеля – плоский круглый предмет, нависающий над маминой головой.

– Что это?

– Транскраниальная магнитная стимуляция, – отвечает Тереза. – Мы проделывали это и на прошлой неделе. Ваша мама хорошо на нее реагирует. Смотрите. – Она поднимает карточку, на которой изображено яблоко.

– Я-яблоко, – произносит мама.

– А теперь это. – Тереза поднимает карту со львом.

– Лев, – выговаривает мама.

Я впечатлена. Из-за повреждения мозга маме сейчас трудно говорить. Обычно она делает паузу перед каждым словом, словно собираясь с силами, и на каждом слоге широко открывает рот. При всех ее усилиях звуки все равно получаются глухими, и требуется немало концентрации, чтобы понять ее. Но эти слова прозвучали удивительно четко.

Мама поднимает на меня глаза.

– Пуп… сик! – мучительно медленно выговаривает мама. Она начала так меня называть после случая с передозировкой. Думаю, она просто не помнит моего имени, потому что раньше она никогда не называла нас ласковыми прозвищами. Но с тех пор она сильно изменилась. Чаще улыбается. Ее легко привести в восторг, как бабушку или ребенка. Большую часть времени она приятный компаньон.

Передозировка случилась шестнадцать лет назад. Вечером она приняла таблетки, а на утро, когда она не встала, мы с Роуз и не подумали ни о чем таком. Поспать по утрам она любила. В полдень мы сами приготовили себе поесть. После обеда мы подумывали ее разбудить, но Роуз очень боялась ее расстроить. И она была права – мама всегда раздражалась, когда ее будили.

Было уже девять вечера, когда мы наконец решились постучаться к ней. К тому времени она была в коме уже несколько часов. Слишком долго, как нам потом сказали. «Скорую» вызвала я, потому что Роуз от шока не могла и слова сказать. Пожалуй, это был единственный раз в нашей жизни, когда инициативу на себя в критической ситуации взяла я.

Позже мы узнали, что передозировка была вызвана валиумом и алкоголем, и это привело к непоправимому повреждению мозга. Через несколько недель маму перевели в учреждение для постоянного ухода, а нас с Роуз отправили в постоянную приемную семью, где мы прожили до тех пор, пока нам не исполнилось восемнадцать.

– Что ж, – говорит Тереза певучим голосом, – думаю, на сегодня достаточно, Нина. Ты большая молодец.

– Молодец, мам, – поддерживаю я. – Ты давно так четко не говорила.

Тереза сияет.

– Если она продолжит совершенствоваться такими темпами, то к концу года будет говорить полными предложениями. Жду не дождусь, чтобы поболтать с ней, послушать все ее истории.

Тереза возится с аппаратом и снимает круглую штуку с маминой головы.

Мама поднимает на меня глаза.

– Где… твоя… сес… тра?