Хорошая сестра

Я поднимаю глаза. Кармель носит очки, которые при дневном свете становятся солнцезащитными. Только она в помещении, но очкам это, кажется, все равно.

– О, Ферн, – говорит она, смягчившись, – здравствуйте! Рада видеть, что вы… что вам лучше, после вчерашнего.

Она замолкает. У меня такое чувство, что я должна что-то сказать (я понемногу начинаю понимать манеру общения Кармель), но не знаю, что именно. В конце концов я наугад выдавливаю из себя:

– Эм-м-м… – и, о чудо, это срабатывает.

– В общем, как я уже говорила, собакам сюда нельзя.

– Вообще-то, – говорю я, – владельцы собак-помощников имеют право брать своих животных в любые общественные места и в общественный транспорт, включая автобусы и поезда. Закон Австралии о дискриминации инвалидов от 1992 года не допускает дискриминацию в отношении человека с ограниченными возможностями, который использует помощника…

Взгляд Кармель под меняющими цвет очками становится хмурым.

– То есть… хотите сказать, это собака-поводырь?

Я неуверенно смотрю на Альфи.

– Да…

– Ясно. В таком случае полагаю, вам известно, что владелец такой собаки должен по запросу предоставить подтверждение инвалидности.

Я молчу, но Кармель ждет ответа, поэтому я выдаю очередное:

– Эм-м-м…

– Ну так что? – выжидательно спрашивает Кармель. – Где ваше подтверждение?

Я недооценила ее. Как и ее очки, поскольку за столь короткое время солнцезащитное затемнение пропало совсем.

Я скрещиваю руки на груди.

– Ферн, собаке придется уйти.

Глядя вдаль, я начинаю хмуриться.

– Кармель, прошу меня извинить, но, кажется, я слышала, как меня кто-то…

Я встаю и собираюсь уже сбежать, как она вдруг говорит:

– Пожалуйста, не уходите, когда я с вами разговариваю, Ферн.

Я хмурюсь.

– Но вы закончили говорить. Сказали, что собаке придется уйти, поэтому я ухожу.

– Но… – Кармель выглядит совершенно возмущенной. – …вы мне не ответили!

Я поднимаю руку ко лбу и закрываю глаза руками, глубоко дыша, как это делали женщины в старых фильмах перед тем, как «пойти прилечь». Мне всегда хотелось так сделать, и на удивление это приятно.

– Вы не задали вопроса, Кармель. Как я могу ответить на вопрос, если он не прозвучал?

Кармель не отвечает, хотя это был вопрос. Она дышит глубоко, как и я. Очевидно, она тоже не отказалась бы прилечь.

– Ферн, не могли бы вы устроить собаку в другом месте? – спрашивает она после затянувшегося молчания.

Я вздыхаю. Что ж, в этот раз она хотя бы ясно выразилась. Достаю из кармана телефон, чтобы проверить время. Встреча Уолли должна была уже закончиться. Я набираю ему сообщение, и он, к счастью, отвечает моментально: «Уже еду».

– За ним скоро придут, – говорю я Кармель.

– Хорошо, – отвечает она, довольная. – Надеюсь, больше я эту собаку в библиотеке не увижу.

Я жду, когда она договорит, и, не услышав вопроса, спешу прочь, пока она снова меня не остановила.

Уолли приезжает быстро, снова в костюме и при галстуке. При виде его по телу бегут странные, но приятные мурашки.

– Привет! – окликаю я его из глубины библиотеки (видимо, слишком громко, учитывая, что многие обернулись на мой голос). Мы с Альфи бежим к нему.

– Привет, – здоровается Уолли, когда мы к нему подходим. На одно пугающее мгновение наши взгляды пересекаются, затем Уолли наклоняется, чтобы погладить пса.

– Как прошло?

– Встреча была куда более крупной, чем я ожидал, – говорит Уолли. – Пришла куча народу. Я показал им свою презентацию.

– Презззентацию, – передразниваю я его акцент.

Уолли смеется.

– Извини. Презентацию, – повторяет он.

Мне так понравилось наше с ним взаимодействие, что я решаюсь поэкспериментировать со случайными прикосновениями. Я делаю шаг вперед и хлопаю Уолли по руке, как люди обычно делают, когда смеются. Но кажется, я переборщила, поскольку Уолли перестает смеяться и глядит на меня встревоженно.

– Извини, – говорю я.

– Ничего, – отвечает Уолли, потирая ладонь.

– Значит, все прошло хорошо? Твоя презззентация.

– Да, – отвечает Уолли, – даже очень. Хочешь, расскажу подробнее, когда закончишь? Погуляем?

Идеальное предложение. Ни шума, ни запахов, ни искусственного освещения. Предостаточно свежего воздуха. Будем непринужденно болтать – я уже привыкла к нашим с ним разговорам. Даже полюбила.

– Сегодня не могу, – отвечаю я, протягивая ему поводок Альфи. – После работы я навещаю маму. Потом ужинаю с Роуз.

– Маму? – переспрашивает Уолли озадаченно. – Но… я думал, она умерла?

– Я сказала, у нее была передозировка, – отвечаю я. – Я не говорила, что она умерла.

Автоматические двери больницы «Сан-Мидоуз» открываются, и в нос ударяет запах запеканки и мочи. Запах этот неприятный и настолько липкий, что я ощущаю его на себе еще долго даже после того, как приняла дома душ и постирала одежду.

К несчастью, теперь это запах моей матери.

Когда-то от мамы пахло присыпкой, зубной пастой и стиральным порошком. «Чистота, благочестие, и все такое», – напевала она, вертясь по дому. Помню, мне приходилось задерживать дыхание, когда я находилась с ней в одной комнате, особенно когда она наклонялась, чтобы поцеловать меня перед сном.