Хорошая жена (ЛП)

Он сидел за столом в окружении книг по вину и подводил дневной баланс. Сознавая, что перешла через магический десятилетний рубеж, я подошла и встала рядом с ним. Когда он похлопал себя по колену, я покачала головой.

— Да, я совсем забыл, — печально сказал он. — Ты уже большая дочка, и мы должны говорить о взрослых вещах.

Меня больше интересовала фотография в рамке на столе у отца. Это были мужчина и женщина, вырезанные из камня и лежащие рядом на богато задрапированном тканью возвышении. У него было квадратное бородатое лицо, а у нее серьги и длинные кудрявые волосы, падающие на спину. Его рука обнимала ее, а она склонилась к его плечу.

Я повернулась, чтобы посмотреть на отца. Осмелев, я спросила:

— Это мама?

Последовала короткая, напряженная тишина. Нет, это не она, ответил он; если мой вопрос причинил ему боль, он скрыл ее за легкой улыбкой. Нет, это была скульптура из этрусской погребальной камеры. Пятый век да нашей эры.

— Это когда мне было восемь? — спросила я, не имея никакого представления о времени.

Отец рассмеялся.

— Этрусками называли людей, которые давно, очень давно жили в районе Фиертино, откуда мы, Баттиста, родом. Они создали множество вещей, которые люди до сих пор выкапывают их земли и хранят в музеях. Эти мне нравятся особенно, потому что они никогда не… расстанутся.

Минуты перед сном отводились, как правило, нескончаемым историям о жизни в Фиертино, которые немного отличались при каждом новом повторении. Я наслаждалась, уличая его в отступлении от истины.

— Но, папа, ты говорил, что волны были серыми, а не белыми.

Тогда он касался моей руки и говорил:

— Не слишком умничай, дорогая. — и продолжал. — Фиертино был очень маленьким, но все-таки городом. Он расположился в долине к северу от Рима, первоначально населенной этрусками, народом, так любившим красивые вещи. На одном из склонов росли каштаны, на других пшеница, оливки, виноградная лоза. В нем была площадь с большой церковью, окруженная красивой колоннадой для прогулок, защищавшей от солнца. Наша семья, Баттиста, жила в Fattoria, большой ферме вблизи города, и наш дед назывался Fattore. Он управлял зернохранилищем, подвалами, масляными прессами и сыроварней. У нас был собственный виноградник, и на нем рос виноград санджовезе. [4]

Лившиеся как из рога изобилия, эти рассказы никогда не кончались, и Фиертино стал для меня полуявью-полусном. Я слушала о жарком солнце и сборе урожая оливок, об огромном особняке, ферме, на которой трудилась большая дружная семья. Я знала, что город сильно пострадал во время войны. Я слышала историю о трехногом козле, чудесном оливковом дереве, беглой невесте одного из Баттиста, и молодой жене, убитой старым мужем из-за любовника.

— Это твое призвание, — сказал отец. Он говорил в настоящем времени. Он был очень умен, мой папа. Он знал, как посеять зерно в душе ребенка. Образ проникал в глубь сознания и пускал длинные, жесткие, волокнистые, как у виноградной лозы, корни. — Пора вернуться в Фиертино. Мы оставили его слишком надолго.

Любопытно, что мы никогда не бывали там вместе. На самом деле, мой отец возвращался туда только однажды, еще молодым человеком. Мы путешествовали по всему миру, занимались делами на севере Италии, но мой отец так и не собрался отвезти меня на юг в Фиретино. Подозреваю, что одной из причин была Бенедетта, собиравшаяся выйти за него замуж. Но это уже другая история.

— Сколько раз ты об этом говорил?

Он выглядел немного оробевшим.

— На этот раз я действительно хочу поехать.

Я поднялась, чтобы уйти.

— Как насчет сентября, когда Хлоя уедет в Австралию? Тогда я буду свободна. — я поправила себя. — Я поговорю с Уиллом и Манночи. И освобожу время.

Мой отец так обрадовался, что мое сердце вздрогнуло.

— Если это получится, то большего я бы и не желал.

Я попробовала поменяться ролями.

— С одним условием. Ты обратишься к врачу для обследования. Я организую тебе прием. И тогда, обещаю, мы поедем в Фиертино.

Отец посмотрел виновато.

— Я уже был. Немного беспокоило сердце. Он выписал мне таблетки. В остальном все хорошо, Anno Domini. [5]

* * *

По дороге домой я включила радио, и музыка заполнила салон автомобиля.

«Быстро, Франческа, пока Бенедетта не отправила тебя в постель. Скажи мне, какой виноград выращивают в Тоскане?» Я потянула себя за ухо.

«Санджовезе», — прошептала я.

«Молодец, хорошая девочка. А какой красный виноград растет в Пьемонте?»

«Дольчетто, барбера, неббиоло…»

Наша замечательная Бенедетта. Она так часто ругала моего отца, за то что он напрягает мой детский мозг. «Санта Патата, Альфредо, ты жестокий человек. — Санта Патата был единственным святым, которого набожная Бенедетта позволяла себе упоминать в гневе. — Ребенок еще слишком мал». Она напрасно волновалась. Мой бедный маленький мозг очень быстро распознавал новые возможности. Во всяком случае, я достаточно быстро сообразила, что меня приглашают в жизнь моего отца. На те земли, которые французы называют terroir. [6]