Хороши в постели

Если колледж принято считать лучшими годами жизни, то можно с уверенностью сказать, что я провела эти самые лучшие годы в сетке для волос, за раздачей яичницы-болтуньи с вялым беконом, загрузкой грязной посуды на конвейерную ленту, мытьем полов, наблюдениями за однокурсницами краем глаза и мыслями, что все они намного красивее, изящнее, увереннее, чем когда-либо смогу быть я. Прически у них лучше. И все худышки. Некоторые, правда, потому что после каждого приема пищи совали два пальца в рот, но порой это казалось небольшой платой за все, что только может пожелать женщина – мозги, красоту и способность есть мороженое с вишневыми булочками, оставаясь худой.

Моя первая статья, которую я написала для независимой газеты кампуса, называлась «Хорошие волосы». Я тогда была на первом году обучения, и главный редактор, студентка третьего курса по имени Гретель, которая стриглась под околовоенный ежик, попросила меня писать еще. На втором курсе я уже вела целую колонку. К третьему – стала основным автором и проводила в Аарон-Берр-холл все свободное время, когда не раскладывала месиво по тарелкам и не елозила шваброй, в тесных, пыльных кабинетах «Нассау Уикли». И тогда я решила, что этим-то и хочу заниматься всю жизни.

Писательство стало моей отдушиной. Помогало сбежать от реальности Принстона, где все шикарные и стильные, а парень из соседней комнаты явно будущий правитель какого-нибудь маленького ближневосточного княжества. Позволяло скрыться от затягивающей меня пучины семейных страданий. Писать было все равно что погружаться в океан, где я могла легко плавать, быть грациозной и игривой, невидимой и видимой одновременно – строкой с именем, а не телом. Сидеть перед компьютером с пустым экраном и мигающим курсором было лучшим спасением, которое я знала.

И бежать было от чего. За мои четыре года в Принстоне отец снова женился и завел еще двух детей, Дэниела и Ребекку. Ему хватило наглости прислать мне фотографии. Неужели думал, что меня обрадуют их сморщенные младенческие рожицы? Он как будто отвесил мне пинок. Дело не в том, что он не хотел детей в принципе, с грустью поняла я. Он просто не хотел нас.

Мама вернулась на работу и в еженедельных звонках постоянно жаловалась, как изменились школы и дети с тех пор, как она получила диплом преподавателя. Подтекст был ясен: мать на такую жизнь не подписывалась. Она не ожидала, что в пятьдесят ей придется сводить концы с концами на алименты и те крохи, что местный школьный совет выплачивал постоянным внештатным учителям.

Тем временем Люси вылетела с первого курса Бостона и жила дома, изредка забредая в общественный колледж и получая образование по специализации никудышних мужиков. Джош по три часа в день торчал в тренажерном зале и так много таскал железо, что верхняя часть его тела выглядела раздутой, а еще он почти перестал разговаривать, разве что издавал звуки ворчания с разными интонациями и временами бросал «пофиг».

– Просто получи образование, – устало повторяла мама после последнего рассказа о том, как мой отец снова задержал алименты, как сломалась ее машина, о том, как моя сестра не приходила домой две ночи подряд. – Доведи дело до конца. С нами все будет в порядке.

Затем – наконец-то! – наступил мой выпускной.

Отца я почти не видела, не считая тягостных встреч за обедом во время летних и зимних каникул, но их можно было пересчитать по пальцам. Он посылал поздравительные открытки (обычно вовремя) и чеки на оплату обучения (почти всегда с опозданием и с вполовину меньшей суммой, чем нужно). Я чувствовала себя очередным ничем не примечательным пунктом в списке его дел. И никак не ожидала, что он заявится на мой выпускной. Даже не думала, что он таким озаботится. Но отец позвонил мне за неделю до долгожданного события, сказав, что с нетерпением его ждет. Он и его новая жена, с которой я никогда не встречалась.

– Не знаю… Не думаю, что… – я запнулась.

– Кэнни, – сказал он. – Я твой отец. А Кристина никогда не видела Принстон!

– Так скажи Кристине, что пришлешь ей открытку, – кисло заметила мама.

Я боялась сообщить матери, что отец тоже приедет, но не могла придумать, как ему отказать. Он произнес волшебные слова, выдал крысе гранулу корма: я твой отец. После всего – его отчуждения, его ухода от нас, его новой жены и новых детей – я, похоже, все равно жаждала его любви.

Отец с новой женой и детьми на буксире прибыл во время приема на кафедре английского языка. Я получила небольшую награду за писательское мастерство, но они явились уже после того, как меня вызывали на сцену. Кристина оказалась миниатюрной блондинкой с крепким телом и химической завивкой. Дети были очаровательны. Мое цветастое платье от Лауры Эшли прекрасно смотрелось на мне, когда я одевалась в общежитии. Теперь оно выглядело как чехол, мрачно подумала я. А я сама – как диван.

– Кэнни, – отец осмотрел меня с ног до головы. – Вижу, принстонская еда тебе по душе.

Я крепко прижала к себе дурацкую награду.

– Премного тебе благодарна.