Хорошие люди

Далмат радовал нас всю свою долгую собачью жизнь — чертову дюжину лет — и умер недавно от старости, оставив многочисленное потомство. Я не помню, чтобы среди его отпрысков нашелся хоть один бракованный.

Рассказы

Проникнуть в таинственную тьму, или бабье лето

Каждую неделю с понедельника по пятницу, ерзая в вонючих маршрутках и парясь на кафедре среди коллег, суетящихся в хламе учебных планов и отчетов, ловлю себя на том, что мои мысли заняты только одним: когда же оно наконец настанет… оно — субботнее утро. Субботнее утро… Какое сладкое сочетание слов, имеющих полное согласование, какое нежное созвучие — су-ббо-тне-е, — произнесите, и вы почувствуете, как губы вытягиваются в сладком поцелуе! Утро субботы — заметьте между прочим, что именно «утро» управляет «субботой», — для меня самое блаженное время, и объяснение тому простое: не нужно никуда спешить. Сегодня выходной, и завтра тоже. Суббота — идеальная модель размеренной, неторопливой созидательной жизни. В воскресенье, к сожаленью, совсем не так, уже нет того беспечного кайфа. В воскресенье начинаешь думать о всяких противных мелочах, которые ждут тебя на неделе: лекции, практические, лабораторные, а главное — зануда завкафедрой и ворох никому не нужных, но обязательных бумаг, которые приходится заполнять после каждого занятия, и ко всему этому необходимо подготовиться заранее, иначе — труба, иначе — зашьешься.

Учитель сказал: «Из возвышаемого человеком нет ничего превосходнее, чем чувства, проявляемые в спальне». Это он, проникший в таинственную тьму, сказал о субботнем утре, когда ты полон сил и энергии и душа в гармонии с землей и небом: смуглая дева снизу, глаза в глаза, губы в губы; ее уши становятся горячими, будто от выпитого бордо, ее соски набухают, и она теребит их влажными пальцами, ее шея трепещет в истоме, ее ноги обвивают смертельной хваткой, и взрываются звезды, ускоряя космический круговорот рождения и распада материи, — в объятьях и судорогах несется вечность. И никуда не надо спешить. Неторопливо в бесстыжем неглиже проходит завтрак, беседа ни о чем, но сочетания звуков как продолжение любовных поцелуев: су-ббо-тне-е у-тро, су-ббо-тний ве-чер… и тридцать моделей единения, в которых небо уравновешено, а земля ублаготворена.

Утро понедельника меня раздражает. Вроде бы и вышел из подъезда в хорошем настроении и даже успел порадоваться легкому сентябрьскому ветерку, с щенячьим восторгом бросившемуся навстречу, облизавшему лицо бархатным языком, но все испортила тупая тетка, которую нагнал, спеша на остановку. Дело в том, что у нас в Уфе расширили проезжую часть. Естественно, за счет тротуаров. Но никто из городских чиновников почему-то не подумал, что по сузившимся пешеходным дорожкам будут ходить тупые толстые бабы. И вот идет такая вразвалку прямо посередине тротуара, и ей глубоко по барабану, что следом за ней кто-то торопится — может, опаздывает на работу, и ее не обойти ни справа, ни слева, и на звуковые сигналы она не реагирует. Пока дошел до перекрестка, за мной образовалась чертыхающаяся, мягко сказать, очередь. Ощущение такое, что люди созданы для того, чтобы мешать друг другу. И их много. Злые, куда-то торопятся, наступают мне на пятки, чуть не сбивают с ног. Нервные и в проблемах. Торопятся все, кроме толстой тетки. И поскольку до ее крохотного сознания добраться никто не в состоянии, проклятия начинают раздаваться в мой адрес. Я терплю, но настроение, разумеется, испорчено. Так, валкой колонной мы добираемся до перекрестка. А дальше, как обычно, — невыносимые муки городского транспорта.

Если вы ездите на работу в старых неповоротливых пазиках, напоминающих ту самую толстую тетку, осмотритесь однажды вокруг себя — вы не увидите ни одного красивого человека. Люди, как на подбор, уродливы. Автобус дергается в пробке; стоя в проходе, кое-как держусь за липкие поручни, за которые ранее держались сотни далеко не чистоплотных пассажиров, а рядом кашляют, чихают и сморкаются мерзкие существа. Они прячут в волосах длинные уши и прикрывают руки с нестрижеными когтями, но вот кошачьи глаза им никак не скрыть, поэтому я их сразу же узнаю — это гоблины. Ты их случайно собрал на одном маршруте, Господь? Низкорослая темная гоблинша хрипит так, что мурашки бегут по телу, пробираются в мозг и там застывают холодными колючими сталактитами: «Мужики обмельчали, никто не уступит место женщине!» Это своеобразный способ обращения-намека к худенькому парнишке в сером плаще, уткнувшемуся в окошко на переднем сиденье, но брошенные камнем слова рикошетом касаются меня, и тогда я, еще не совсем отошедший от субботней эйфории, совершенно неожиданно для себя вслух удивляюсь:

— Это вы-то женщина? Не морочьте мне голову, я видел настоящих женщин.

Страх, что я потом о себе услышал! Каюсь, каюсь, каюсь, лучше бы я молчал.