Хорошие люди

— Видимо, потому, что лексика верха уже изучена, — отшучивается она и добавляет: — Мне нравится производить впечатление, это доставляет удовольствие.

На улице темнеет, но мы не включаем свет, так уютнее. Татьяна в длинном шуршащем платье, в ушах — висюльки, а на ногах — туфли на высоких шпильках. Туфли — ее гордость, она прохаживается по комнате, цокая каблучком, словно супермодель, и я нарочито восхищаюсь ее умением «быть на высоте».

Бутылка сухого быстро пустеет, лишь слегка раззадорив нас. Оставляю даму и бегу за спиртным на улицу. Возвращаясь, в коридоре общаги сталкиваюсь с Олегом. Он смотрит на «Сливовицу» в моей руке и насмешливо читает нотацию:

— Как руководитель, я должен предупредить ученика о возможных последствиях употребления крепких напитков: не томи женщину, придурок.

— Не томить. Ага, понятно, — говорю и бегу к Татьяне.

Она дремлет в кровати, подогнув ноги в модных туфлях. Разливаю в посуду напиток и стягиваю с нее обувь. Она просыпается, и мы снова пьем — одну, вторую, третью… «Не томи женщину, придурок», — всплывает в затуманенном мозгу, и я запрограммированно лезу рукой под платье.

— Нет-нет, — испуганно отбивается Татьяна, но процесс запущен, и остановиться никак не возможно.

Тяну вниз неподатливые колготки, как вдруг левая рука касается гриба — есть такой гриб чага, твердый нарост на березе, — именно так я ощутил опухоль чуть выше бедра девушки — значительную по размеру твердую опухоль. Меня будто током из высоковольтного провода шандарахнуло. Протрезвел, успокоился, сел на кровать. Она ж предупреждала, что больна и не может иметь детей. Так вот в чем дело, теперь я знаю ее тайну, и, судя по взгляду, Татьяна поняла это. Жалость и сочувствие сдавили мое сердце. Что если это смертельно? И тут до меня дошло:

— Ты врала мне про свадьбу? У тебя ж нет никакого жениха?

— Да, нет, — шепчет она виновато.

И тогда меня охватывает смятение чувств, и женщина вконец путается в мыслях — тела переплетаются в смутном порыве. Красные китайские картинки пылают на белой простыне, сменяя одна другую, — вижу крепко связывающихся шелкопрядов и свивающихся в петлю драконов, осушающую жабры рыбу и кувыркающихся в воздухе бабочек, танцующих в паре жар-птиц и парящих морских чаек, скачущих диких лошадей и склонившуюся крону сосны… — вижу тридцать дерзких панно в одну мгновенную, как молния, ночь, и женщина моя жаждет смерти и взыскует жизнь, молит о пощаде и просит милости.

Учитель, познавший таинственную тьму, сказал: «Когда потоком хлынет влага, мужчина должен отступить». И мы лежим молча с открытыми глазами, и только руки не знают покоя до самого рассвета — нет ничего приятнее влажных девичьих пальцев.

* * *

Ровно в шесть встаю и иду будить Олега, его комната чуть наискосок напротив. Стучусь — нет ответа, стучу еще. Наконец начинается шевеление, в дверь просовывается сонная голова, а я смотрю в глубину комнаты и вижу одевающуюся женщину. Ух ты! А руководитель-то — парень не промах!

— Десять минут — и едем, — заявляет Олег.

С ним что-то не так, и вдруг я понимаю что: его хваленые черные волосы съехали набок, обнажив лысину. Для меня это шок, я и представить себе не мог…

Возвращаюсь к Татьяне и передаю увиденное.

— А ты разве не знал, что он лысый?

— Даже не догадывался, как не догадывался о твоей опухоли.

— О какой опухоли? — Татьяна встревожена.

— Давай начистоту, не будем прикидываться, я все знаю. Ты давно обследовалась? Опухоль операбельна? — веду себя жестко.

Глаза девушки округляются.

— Покажи мне, не бойся, — говорю, — после сегодняшней ночи ты для меня не чужая.

— Что показать?! — почти истерика, она чуть не плачет. А я решительно задираю ей юбку и… вижу на месте опухоли вшитый в белье плотный карман-кошелек. Я — большой кретин…

— Какая ты дура! — хлопаю стакан сливовицы и падаю в кровать совершенно невменяемым.

Выезжаем мы только через час.

* * *

Три с половиной часа несемся по скоростной трассе до Праги. На переднем сиденье рядом с Олегом Анна Ильинична. Татьяна спит, положив голову мне на колени, а я думаю о чем-то своем и тереблю ее волосы — руки дрожат: спирт и нервное напряжение не проходят бесследно, — хотя, нет, думаю не о чем-то, а о том, как дважды бездарно лоханулся, зная правильные исходные позиции.

Приезжаем по адресу. Разумеется, опоздав к назначенному времени ровно на час. Поднимаемся на третий этаж, и вдруг возникает ощущение дежавю, словно здесь я когда-то был: помню каждую ступеньку, ведущую к обитой дерматином двери.

— У двери будет черная кошка, — говорю тихо Татьяне, — она приласкается, потершись о ноги, и жалобно мяукнет, прося открыть дверь.

— Ты о чем? — Татьяна смотрит на меня как на больного, и в этот момент появляется кошка.

— Сам не знаю, — говорю, — у меня такое ощущение, что все это со мной уже было.

Кошка трется о мою ногу и, мяукая, царапается в дверь. Татьяна прижимается ко мне — так, на всякий случай, а я продолжаю:

— Кошку обязательно приласкать. Звонок не работает, а дверь не заперта, она лишь на защелке. Чтобы открыть, надо чуть придавить латунную ручку, иначе защелка прокрутится.